Нестор-летописец
Шрифт:
Стороны сблизились. Удар половецкой конницы был чудовищно силен. Он взломал русские полки, прошел через них, как острый нож сквозь податливую плоть. Проломив брешь и разделив княжье войско на части, степняки посеяли в дружинах разлад. Натиск был жесток и стремителен. Половецкие тяжеловесы наседали на смятые дружины спереди, сбоку и сзади. В тесноте сечи трещали копья, кони сшибались крупами и падали под ударами, увлекая за собой всадников. Вздымались кривые сабли степняков, им отвечали русские топоры и мечи.
Тысяцкий Косняч колебался давать отмашку ополченцам. Пешцы ничего не сумели бы сделать в той каше, что вскипела на поле за считанные мгновения. К тому же половецкие лучники обрушили на них град стрел. Ополченцы прикрывались щитами, и толку от пеших ратников сейчас не было никакого. Косняч свирепо кусал длинный ус и рвал коню губы удилами, а половецкие стрелы прореживали ряды его пешцов.
Разодранное русское войско не выстояло. Первыми побежали те, кто был с краев. Их догоняли стрелы, валили наземь. Те, кому стрелы пока не досталось, неслись на пешцов. Ополченцы не стали ждать, когда их затопчут свои. Бросая щиты, они устремились к реке. Половина войска еще сражалась, другая спасалась. На ходу теряли топоры, копья и шлемы. Гавша, не успев нанести ни единого удара, остервенело бил коня ногами. В ушах свистел ветер, но ему казалось, что он скачет слишком медленно, а в спину вот-вот вопьется стрела.
Полоса воды впереди казалась спасением. Конные и пешие с разбегу бросались в реку. Не умеющие плавать цеплялись за седла и конские гривы. Их отталкивали ударом сапога — в лучшем случае. В худшем ослепленный страхом кметь рубил мечом судорожно хватающие руки. Тесно плывшие кони топили пешцов. Ополченцы, обезумев, с ножами нападали на дружинников, сбрасывали их в воду.
Никто и не видел, как с прибрежного холма спустились князья. В окружении конно-оружных холопов они во весь опор скакали вдоль реки на полночь, где среди древних степных курганов брала начало Альта. Княжий отряд пытался догнать тысяцкий Косняч.
Тяжело раненного черниговского воеводу вынесли из сечи его бояре. Никифор Кыянин правил конем сам, зажимая рукой наконечник сломанной стрелы, торчавшей пониже глаза. Перенег Мстишич еще бился, но быстро отступал под бешеным натиском половцев.
Одним из последних держал бой варяг Симон со своей наполовину полегшей дружиной. Половцы взяли их в кольцо и медленно сжимали. Огромный, как медведь, варяг в пластинчатой броне и норманнском шлеме с маской на пол-лица, рубился тяжелым северным топором. Каждый взмах означал смерть половецкого коня, проломленный череп степняка, отсеченную руку или располовиненное туловище. Собственного коня давно под ним убили. Так ему было даже удобнее. В жилах бурлила яростная кровь норманнских берсерков. Каждый из них стоил десятка обычных воинов и на бой выходил с обнаженным торсом, презирая жалкие укусы вражьего металла. Но варяг не любил боевое безумие предков и в сече всегда оставался с холодным разумом. Чтобы не поддаваться дурманящему запаху крови, он считал поверженных половцев, не различая убитых и покалеченных.
Девять… От его дружины осталось двенадцать воинов, половина из которых отроки. Некоторые, как и он, бились пешими против конных. Одиннадцать… Варяг оскользнулся на трупе половца и едва не угодил под удар. Степняка срубил старый дружинник Лейв, когда-то вместе с Симоном приплывший на Русь в поисках лучшей доли. Сам Лейв тотчас упал — сабля другого половца рассекла ему шею.
Вокруг варяга не осталось никого из дружины, кто мог еще драться. Пятнадцать… Тяжелый удар по голове оглушил его, в грудь сквозь панцирь остро вошел металл…
Половцы преследовали бегущих русов до реки. Рубили, добивали из луков, азартно ловили арканом, свистели и радостно выли. В воду не полезли — стрелы догоняли надежнее.
Солнце не прошло и четверти дневного пути, когда все было кончено. Поле, заваленное человечьими и конскими трупами, уже манило орлов и ворон. Когда уйдут победители, сюда прибегут насыщаться степные волки.
…Собственное тело казалось неповоротливой колодой. Снизу, от ног к сердцу подползал ледяной холод. Симон открыл глаза и не увидел ничего. Он подумал, что мертв и находится в преисподней. Во всяком случае вокруг была не Вальгалла, где вечно пируют и упражняются с оружием погибшие воины Севера.
Напрягши слух, варяг уловил звуки, похожие на урчанье и чавканье. Может, все-таки Вальгалла? Шутка была несмешной, но благодаря ей он понял, что еще жив и лежит на груде холодных мертвецов. Звуки, показавшиеся сперва странными, теперь обрели смысл. На месте побоища в ночной тьме пировали не воины, а волки. Это разозлило варяга и совершенно прояснило его сознание. Он поднял руку и коснулся пробитого на груди доспеха. Дыра была широкая, от копья, крови вытекло немало. Половцы убрались, но и на своих надежды не было никакой. Варяг не видел бегства русского войска, он был в то время занят счетом. Однако понимал, что за ним никто не придет и волков не прогонит.
Скольких он насчитал? Варяг пытался вспомнить — больше дюжины или меньше. Нет, не меньше. Это хорошо. Его смерть дорого оплачена. Гибель его дружины куплена степняками тоже не за бесценок. Он видел, как сражались его люди. Он был горд ими.
Плоть не чувствовала боли. Немного кружилась голова, и только. Болело другое. Георгий. Он не успел как следует проститься с сыном. Не сумеет предать его тело земле. Не сможет найти убийцу и увидеть его наказание в его же глазах — страх и желание скорой смерти.
Из горла варяга вырвался тихий стон. Он вспомнил слова старика-монаха, живущего в пещере под землей. И другие слова, слышанные давным-давно, на драккаре, плывшем сквозь бурю на северном море, вдоль земель Эстланда. Он привязал себя к мачте и готовился умереть, но над бушующими волнами вдруг узрел нечто совершенно неуместное. В темном небе ни на чем висела каменная церковь. Он никогда не видел таких, лишь по крестам наверху догадался, что это. И спросил себя: к чему это видение? Тогда и услышал те слова.
Лежа на горе трупов и вновь поджидая смерть, он уразумел их смысл. Варяг понял, что ему еще рано умирать.
Симон открыл глаза и увидел тому подтверждение. В небе, высоко над землей, усеянной мертвыми и умирающими, сияла великая церковь. Варяг узнал ее сразу. Сердце его наполнилось слезами.
— Господи! — прошептал он. — Избавь меня от горькой смерти. Исполни слова Твои.
Краткая мольба отняла последние силы. Симон потерял сознание.