Несущественная деталь
Шрифт:
Он сделал паузу в ожидании, что она ее заполнит, но она промолчала. Полгода назад она бы поддалась на эту уловку и, возможно, выдала бы ему больше, чем ей хотелось. Но пока она не стала себя поздравлять. У представителя Эрруна в запасе было немало трюков, кроме пауз, приглашающих тебя наболтать бог знает что на свою голову.
— В любом случае, — сказал он, наваливая одним из хоботов грязь себе на спину, — я думаю, нам нужно кое-что прояснить.
— Я всегда за ясность, — сказала она.
— Так-так, — проговорил он, накидывая новую порцию грязи себе на спину. Делал он это с удивительной аккуратностью, почти с изяществом, которое умилила Филхин. — Значит, мы оба, — сказал старик и сделал паузу. — Мы падший вид, представитель. — Он замолчал, заглянул ей в глаза. — Позвольте называть
— Пожалуй, — ответила она. — Почему бы и нет.
— Так вот, Филхин, мы — падший вид. Мы никогда не были абсолютно уверены в том, что существовало до нас, но всегда представляли себе нечто более героическое, более отважное, более похожее на хищника. Нам говорят, что такова цена, которую приходится платить, если хочешь стать цивилизованным. — Сказав это, он фыркнул. — Как бы там ни было, но мы такие, какие есть, и хотя мы не идеальны, мы старались быть как можно лучше и неплохо преуспели в этом. И мы можем гордиться тем, что пока еще не сдались искусственным разумам, созданным нами, и не забросили все принадлежности и механизмы, с помощью которых и достигли величия и цивилизованности.
Под этим Эррун, вероятно, подразумевал приоритет в принятии решений, оставленный павулеанцами за собой, тогда как искусственным разумам отводилась лишь роль советников и коммерческих агентов — деньги, накопление капитала. И — конечно — Коллективный Разум, павулеанские философию/религию/образ жизни, в которых сохранялись следы мужского превосходства и многоженства. Именно это, по мнению Филхин, тяжелыми гирями висело на их цивилизации, не давая двигаться вперед, но она не собиралась ввязываться в спор по этому поводу с древним и почтенным консерватором вроде Эрруна. Некоторые из проблем носили поколенческий характер, и нужно было только дождаться, когда вымрут старики, а на их место придут более прогрессивные индивиды. Если повезет.
— Насколько мы понимаем, вы, люди из Удаленностей, смотрите на вещи иначе, — сказал ей Эррун. — Но все же душа нашего народа — нашего вида, нашей цивилизации — находится здесь, на этих равнинах, на этой планете, на терраформированных Новых Домах и обиталищах на орбите вокруг нашей родной звезды. — Эррун поднял взгляд на солнце, которое сейчас подсвечивало слои кремового облака на юге.
— Под этим солнцем, — сказала Филхин. Она вовсе не собиралась жаловаться на абсурдность того, что она — единственный представитель всей диаспоры Большого павулеанского стада. Теоретически все они являлись частью Пятнадцати стад, и не было никакой нужды для всех десятков миллиардов павулеанцев, которые жили теперь на орбитах других звезд, иметь дополнительное представительство, но это, конечно, было полной нелепицей, способом для центра здесь, на Павуле, сохранить контроль за разросшейся империей.
— Под этим солнцем, — согласился старик. — У вас есть устройство душеспасения? — неожиданно спросил он.
— Да, — ответила она.
— Настроенное на религию Удаленностей, насколько я понимаю.
Она не была уверена, что это можно назвать религией.
— Я останусь с моими многочисленными друзьями, когда умру, — сказала она. — Мое душеспасительное устройство настроено на наше местное Послежитие.
Старик вздохнул, покачал головой. Он, казалось, собирается что-то сказать (может быть, даже отчитать ее, подумала она), но не стал это делать. Бросил еще немного грязи себе на спину.
— Нам, чтобы оставаться честными, необходим кнут, Филхин, — сказал он. В голосе его слышалось сожаление вкупе с уверенностью. — Я бы не хотел заходить так далеко, как те, кто жалеет, что мы перестали быть хищниками, но нам необходимо что-то, чтобы держать нас в рамках, чтобы мы не выходили за границы нравственности. Вы меня понимаете?
— Я понимаю, что вы искренне верите в это, представитель, — дипломатически сказала она.
— Гм-мм… Вы поймете, к чему я веду. Не буду лицемерить. Нам необходима угроза наказания в Послежизнях, чтобы мы в этом существовании не вели себя, как животные. — Он помахал одним хоботом. — Я понятия не имею, существует ли на самом деле
Она неторопливо размазала грязь у себя на спине.
— Вы хотите мне сказать, что это только угроза?
Он подкатился чуть ближе к ней, вращаясь в серо-коричневой грязи.
— Конечно, это только угроза, — сказал он тихим, заговорщицким, даже немного шутливым голосом. Потом откатился назад. — Главное это то, что люди из страха ведут себя при жизни надлежащим образом. А что случается с ними после смерти — это не касается живых. И никогда не должно касаться. — Он усмехнулся. — Последнее — это мое личное соображение, но по существу оно истина в последней инстанции. Мы пугаем их этими угрозами исправления и всяких неприятностей, но когда испуг возымеет свое действие, необходимость накладывать наказание отпадает. Существуют целые творческие команды — художники, сценаристы, писатели, толкователи, дизайнеры, психологи, звукоскульпторы и… бог знает, кто и что еще… Как бы то ни было, но вся их рабочая жизнь посвящена созданию совершенно нереалистичной среды и совершенно ложных ожиданий, и делается это по совершенно положительным и нравственным причинам.
— Значит, Ады существуют только как угроза, чтобы люди при жизни не выходили за рамки.
— По крайней мере, наш Ад — определенно да. И это все, что от него требуется. Ничего не могу сказать про Послежития инопланетян. Но вот что вы должны знать: вся эта нынешняя суета вокруг Адов основана на одном существенном недопонимании. Меня выводит из себя то, что люди, которые не хотят, чтобы Ады существовали, не могут принять тот факт, что их и не существует. А противники Адов тем временем разрушают лишь воображаемое представление о существовании Адов. Если люди просто позакрывают рты и прекратят сетовать на то, чего вообще нет, то и все проблемы будут сняты. Жизнь будет продолжаться, люди будут вести себя, как полагается, и никому от этого не будет никакого вреда. — Старик встряхнулся в явном отвращении. — Я спрашиваю: чего они хотят? Сделать Ады реальными, чтобы ими можно было по-настоящему пугать людей.
— Так где же находятся все те, кто должен быть в других Послежитиях, на небесах? Потому что там их нет.
Эррун фыркнул.
— В чистилище. — Он прихлопнул что-то у себя на боку, внимательно рассмотрел, что это такое. Воображаемое насекомое, подумала Филхин. — На сохранении, но не функционируют; они ни в коей мере не живы. — Он, казалось, засомневался, потом снова подкатился к ней поближе. — Могу я говорить с вами доверительно, Филхин?
— Я полагала, что вся наша беседа здесь ведется доверительно, представитель.
— Безусловно, безусловно. Но я имею в виду особую доверительность, чтобы вы не сообщили об этом даже вашим ближайшим помощникам или партнерам. Только между вами и мной.
— Да, — сказала она. — Отлично. Я вас слушаю.
Он подкатился еще ближе к ней.
— Некоторые из тех, кто исчезает, кто, как можно подумать, попадают в так называемый Ад, просто уничтожаются, — тихо сказал он, глядя на нее серьезным взглядом. Она смотрела на негр. — Их даже не держат в чистилище, — продолжал он. — Они просто прекращают существовать; вся информация на их устройстве душеспасения стирается и никуда не передается. Вот в чем истина, Филхин. Такого по идее не должно происходить, но оно происходит. Вы категорически не слышали этого от меня, — сказал он, постучав ей по коленке. — Вы поняли?