Несусветный эскадрон
Шрифт:
– Помоги-ка, братец! – попросил он без всяких церемоний. – Вишь, перекрутилась…
Мач, поставив корзинку, молча помог.
– Да ты откуда такой гордый? – удивился разносчик. – Слова не скажешь!
– Откуда я знаю, как тут у вас, в Риге, говорить полагается… – буркнул Мач.
– Впервые, что ли? Смотри, не заблудись! – напутствовал разносчик. – Тут это запросто, улиц прорва! Тебе куда надобно-то?
– На Малую Замковую, – решив первым делом избавиться от корзинки, ответил Мач.
– Она длинная. В чей дом?
– В аптеку. В Коронную аптеку.
– Ишь ты! – почему-то изумился разносчик. –
– Ничего я там не забыл, – обиделся Мач. – Вот, корзину туда велели отнести.
– Кто велел, хозяин, что ли? – не унимался разносчик.
– Что ты пристал, как крышка к туеску? – огрызнулся Мач. – Ступай ты своей дорогой, а я – своей.
– Ишь, брыкливый какой попался, пошли тебе Бог цыплячий век, воробьиное здоровье! – благословил обиженный разносчик.
– А тебя чтоб Бог в маленькое окошко увидел, а в большое – выбросил!
Когда доходило до словесных схваток, Мач никогда в долгу не оставался. Тем более – человек ему попался простой, языкастый, сцепиться с таким – одно удовольствие!
Мач повернулся и пошел прочь, не оборачиваясь.
А разговорчивый мужичок почему-то вернулся на почту.
Пробыл он там недолго. Вышел вместе с Александром и Васенькой.
– … ну, куда ему после такого скандала? – развивал начатую еще на почте мысль Александр. – Это же надо было додуматься – пьяным, как зюзя, в непотребном месте тосты в честь барышни возглашать и благосклонностью ее хвалиться! И ведь не нашел фамилии попроще! Графиню ему, чудаку, подавай! Вот они всю родню и подняли на ноги. Теперь Орловский хоть Наполеона в охапке притащи – помереть ему в поручиках! И он сие прекрасно уразумел.
– Сколько я об Орловском слышал, ему так и так помирать было в поручиках, – возразил Васенька. – Шуму-то сколько подняли, позор на всю армию. Чтобы офицера в другой полк перевели!.. А ведь такого сабельного бойца во всех гусарских полках не сыщешь, хоть в Павлоградском, хоть в Мариупольском, а уж там ли не рубят в капусту!
– Он когда еще должен был прибыть и доложиться!
– А что, коли ранен? Скрывается? Будь он в плену – черта с два оттуда бы малого прислал.
– А что, коли жив, здоров и в новом чине? Ведь и такие случаи бывали!
– Бывали… Федор! Ты куда нас ведешь?! – спохватился Васенька. – Тут же грязи не по колено, а по самое гузно!
– Не извольте беспокоиться, переулочек короткий, – отвечал разносчик. – Здешние мещане все никак от свинок и коровушек не избавятся. Сейчас на улицу выйдем, а там уж чисто. Зато к аптеке живенько поспеем.
– Твоя мысль присмотреть за почтой погубит нам немало обуви, – заметил Александр. – И тебе, Федя, тоже.
– Мы к господину Рубцову претензиев не имеем, – отвечал Федор. – Должность такая, что обувка долго не держится.
– Ишь! Претензиев! – и оба молодых господина так звонко расхохотались, что переполошили в соседнем дворе курятник.
Мач, понятия не имея, что его кто-то выслеживает, останавливал на ходу прохожих попроще и спрашивал дорогу. Конечно, многое в большом городе его удивляло, да только очень уж оттянула руку проклятая корзина. Он решил, что сперва избавится от нее, а потом уж будет таращиться по сторонам.
Миновав Петровскую церковь, даже не подняв
И замер на пороге – такой в аптеке стоял свирепый запах.
В отличие от почты, чистота здесь была неимоверная, на полках блистали белизной фаянсовые бочата с наклейками, стеклянные банки, какие-то начищенные медные посудины невиданной формы. Торчали также из полок штырьки, а с них на довольно толстых цепочках свисали чашки весов. И этого добра тут было немало – от больших, с хорошую миску, до крошечных, с детскую ладошку.
Моложавый приказчик был опрятно одет и беспредельно улыбчив. А коли не улыбался, так делал губки бантиком, чтобы уж вовсе соответствовать картинке в модном журнале. Имел он мелко завитую шевелюру, аккуратные усики, но насчет его здоровья Мач усомнился – парню не понравился лихорадочный румянец. И он даже удивился – как это, трудясь в аптеке, не полечиться господскими снадобьями?
Если бы Мач подошел на два шага поближе, то уловил бы в общей сумятице запахов аромат помады для волос, а также, возможно, сообразил, что это за румянец такой бешеный. Но ему и в голову не приходило, что мужчина, даже такой кукольный, может размалевывать себе физиономию.
Душка-приказчик держал в одной руке продолговатый пузырек коричневой глазурованной глины, в другой – воронку и толковал молодой щекастой купчихе, что лучшего товара она нигде не добудет.
– А если вам предложат бальзам Кунце с фабрики господина Лелюхина, так это не бальзам, а так – блох выводить! – внушал приказчик. – Я не удивляюсь, что он вам не помог. Подлинный бальзам имеют право готовить только в восьми рижских аптеках, и мы знаем настоящий секрет Кунце. А господин Лелюхин хоть и добился в самом Петербурге права торговать своей настоечкой, только проку от нее вовсе нет. Мы же получили рецепт от самого Абрама Кунце! Наш бальзам лечит зубную боль, переломы костей, ожоги и вывихи, колотые раны и змеиные укусы! Пяти дней не проходит – все заживает!
– И детям его можно давать? – деловито осведомилась покупательница.
– Можно. Только по ложечке, – подумав, сказал приказчик. – Прикажете?
– Сейчас… – купчиха уставилась на фунтики, загромождавшие прилавок. – Значит, кофе, изюм, мускатный орех, лавровый лист… Я возьму на пробу.
Приказчик вставил в пузырек воронку и налил по горлышко темной жидкости.
– И еще… Ту вашу тинктуру… – почему-то с некоторым смущением попросила купчиха. – Только наклеечку извольте другую… А то муж увидит…
Приказчик достал стопку заранее написанных наклеек.
– Микстура от кашля? – шепотом спросил он.
– Можно и от кашля.
Нырнув под прилавок, приказчик вернулся оттуда с другим пузырьком. Разгладив только что прилепленную наклейку, он протянул купчихе покупку.
Они обменялись подозрительно лукавыми взглядами.
– Я к вам соседку пришлю за тинктурой, – весело пообещала купчиха, пряча покупки в корзиночку. – Она скажет, что от меня за микстурой от кашля.
– Рад служить! – понимающе улыбнулся приказчик, и купчиха, завернутая в черно-желтую полосатую, да только не парижской выделки шаль, покинула аптеку.