Несвоевременный человек. Книга вторая. Вера
Шрифт:
– И что всё это значит? – задаёт свой вопрос Иппа, а по сути, он признаётся в своей неполной жизненной компетенции и осведомлённости. И надо отдать ему должное, он хоть и находится в тупиковой для себя ситуации, – он ещё верит в чудо на свой счёт, но уже потерял всякую веру в людей в белых халатах, – всё же он не боится прослыть человеком не то чтобы неучёным, а скажем так, недоученным жизнью. А это в этих клинических стенах, где на квадрат местности самая большая плотность грамотеев и непременно с самым, вплоть до духовного, высшим образованием (безграмотность здесь ликвидирована подчистую), чуть ли не приемлемо. И нужна поистине огромная смелость, чтобы признаться в этом.
Антип
И только дверь открылась, а вслед за ней появился заведующий отделением, как Антип в опережении захода всего этого обхода, даёт своего рода прогноз. – Дайте два шага заступить за порог заведующему. После чего он основательно остановится на одном месте, озарит своим вниманием свою обездоленную без его участливого внимания и не имеющую ни единого шанса на своё спасение паству, и хлопнув в ладоши, со словами: «Ну-с, с кого начнём?!», – как всегда соберётся направиться к самому тяжёлому случаю, но увидев меня, собьётся с мысли и курса, и в первую очередь навестит меня. – Сказал Антип и, как бы бросая вызов вошедшему заведующему отделением, сложил на груди руки крест-накрест.
Ну а его соседи по палате и в частности Иппа, сперва значит, ответили на заданный ранее Иппой вопрос, – Антип этим своим мудрствованием предварял приход заведующего отделением (это была периодичность действий), а его дальнейшие поступки по приходу сюда, отвечали второй части выведенного им правила (последовательность вовлечённых в действие людей), – а затем, как только Антип озвучил этот свой страшный прогноз, – всех взволновала та часть его прогноза, которая касалась самого тяжёлого случая, – то все принялись с придыханием вести наблюдение за заведующим отделением.
И теперь каждое его движение, особенно глаз, находится под перекрёстным огнём изучающих взглядов постояльцев этой палаты. Где для каждого из них, свой больной случай, конечно, самый больной и тяжёлый, и требует к себе особенного внимания, но с другой стороны, им совсем не хочется, чтобы их случай так выглядел в глазах заведующего отделением. Ведь тогда шанс на то, что твой случай будет признан лёгким и больше не требующим столь особенного к себе внимания, которого можно добиться только при стационарном твоём нахождении здесь, в этих стерильных палатах, стремится к нулю.
Ну а заведующий отделением, как будто чувствует, как учащённо забились сердца в грудных клетках пациентов палаты, и повысилось их внутреннее давление, – а это допустимо только в одном случае, если жажда жизни начала покидать тщедушного и слишком пессимистично смотрящего на своё будущее пациента, – и хотя ему осознавать всё это по-своему приятно, – так можно и возгордиться, я мол, с одного своего взгляда повышаю температуру в теле пациента и в помещении его помещения (а это огромные перспективы для автономного обогрева клиники), – он всё же сдерживается от своих пристальных взглядов и не слишком себе позволяет разбрасываться ими (перед его глазами стоит не слишком здоровая статистика выздоровления в его отделении).
И поэтому он очень быстро, практически не задерживаясь ни на ком, пробегается по лицам пациентов палаты (как ему всё-таки приходится сложно, когда он с обходом приходит в женскую палату, где на него смотрят такими(!) глазами в ожидании от него чуда, что нужно быть поистине святым, чтобы не использовать своё служебное положение и не заглянуть в эти глаза, а затем заглядевшись, перед ними пасть в грехе беспомощности) и, зафиксировав у себя в уме, где, кто находится, чтобы не провоцировать больных, как минимум, на тромбоз нервов, а при сложных случаях и на инфаркт Обломова, заведующий отделением, в чьих руках предусмотрительно находится папка с историями болезней, опускает своё взгляд в неё и тем самым добивается для себя некой автономности от внимания к себе со стороны больных. Которым теперь только и остаётся, как следить за подвижками тела и ног заведующего отделением, которые могут им указать на направление будущего его движения.
И как многими в палате предположительно чувствовалось, а больным и болеющим за соседей сердцем, догадывалось уже на основании крепких фактов – прежних обходов, заведующий отделением сделал свой первый шаг по направлению Григория, всё время здесь неимоверно тяжко болеющему и при этот с рецидивами и злостно. И как бы это не прозвучало кощунственно, но что поделать, когда ты в бреду и так сильно жить хочешь, что хватаешься за всякую соломинку и инициативы своего заблуждения, основанного на разного рода предрассудках и суевериях, где ты загадал, что если заведующий отделением на тебя сегодня не на первого взглянет, то у тебя ещё есть шанс выкарабкаться из своей болезни, в общем, часть нездорового в теле, а также в мыслях контингента палаты, была рада тому, что заведующий отделением первым делом направил свой шаг, скажем так, не к ним.
Ну а Григорию и вовсе нечего обижаться, ведь он сам ещё с вечера храбрился своим бесстрашием и даже побился об заклад с новичком, с некоторого времени вдруг решившего оспаривать своим нездоровьем пальму первенства самого тяжёлого пациента у Григория, что он и на этот раз окажется самым тяжёлым пациентом и его вялотекущая серия из побед на этом поле битвы со смертью, достигнет двухмесячного уровня. И, пожалуй, у Григория были все основания и предпосылки для этого. Начиная от его зашкаливающего все разумные пределы веса, который подыгрывал Григорию в этом негласном соревновании (конечно, это допинг, но разрешённый) и, заканчивая перечислением всего букета болезней, какие в себе нёс Григорий.
И если на одну чашу весов положить труды с перечислением болезней Григория, а на другую поместить ту странную болезнь новичка, с которой он сюда был доставлен – в боку болит (тьфу, да это даже не болезнь, а какой-то симптом симуляции головного мозга), – то результат очевиден. Григорий самый тяжёлый больной палаты номер тринадцать.
Правда почему-то всё это большую радость у Григория не вызывает и, судя по его страдальческому лицу, то он был бы не против того, чтобы сегодня уступить право первенства новичку, чья физиономия хоть и не меньше болезненно выглядит, но по нему прямо чувствуется, что его нисколько не печалит своё отставание от Григория и даже можно сказать, что Григорий со своей борьбой против своей крайне неуступчивой и столь тяжёлой болезни, придаёт ему сил бороться уже со своей болезнью. Хотя на всё это имелись и другие взгляды, как например, у Язвы.
– Григорий тот ещё ловкач. – Одним глазом поглядывая на заведующего отделением, а вторым на Григория, – всё за него давно и сейчас понял Язва, – все деньги поставил на себя, – на него ставка один к пяти, – вечером всех убедил, как ему здорово чувствуется и тем самым добился того, что ставки на новичка максимально поднялись, а на него упали. А теперь, чтобы сорвать барыши, притворяется, что ему хуже всех, и значит, к нему первому должен подойти заведующий. Меня-то ты не обдуришь, я поставил на тебя.