Нет Адама в раю
Шрифт:
Господи, неужели я умерла и вознеслась прямо в рай, думала Моника. И тут же вспоминала, что такое счастье продлится недолго. Вскоре все кончится, и мне придется возвращаться, вздыхала она.
Потом она гнала мысли прочь и поднималась в комнату бабушки.
Генриетта Монтамбо не вставала с постели уже шесть недель, и даже врач, Рене Жандрон, считал, что ее дни сочтены.
– У твоей бабушки очень слабое сердце, - говорил он Монике.
– Она болеет уже почти десять лет. А инфлюэнца в ее возрасте и с ее здоровьем почти всегда убивает.
Не умирай, Grand-mere, молила Моника.
Когда Генриетта начала поправляться, все окружающие, включая доктора Жандрона, заявили, что произошло чудо. Все кроме Моники. Она твердо знала, что Господь откликнулся на ее молитвы и спас Генриетту с единственной целью - подарить Монике счастливое время.
Выздоравливала Генриетта медленно, и Моника, проводя с ней целые дни, впервые в жизни познала женскую душу. Генриетта Монтамбо замечательно рассказывала, а в лице Моники она нашла благодарную и поразительно терпеливую слушательницу.
– Расскажи мне про своего отца и про женщину, на которой он женился, - попросила как-то раз Генриетта.
– Кажется, она родом из Делакруа?
– Да, - ответила Моника и, потупив взор, стала рассказывать про Жоржетту. Она и сама не заметила, как вдруг начала плести небылицы.
Жоржетта Монтамбо ни чем не отличалась от большинства других женщин своего круга. Работала не покладая рук, держала дом в чистоте и порядке, старалась, чтобы муж и дети были сыты. В постели всегда покорно исполняла все прихоти мужа, не прося ничего для себя, смиренно вынашивала и рожала детей. От жизни она требовала лишь одного - чтобы окружающие были столь же смиренны и терпеливы, как она сама; поэтому она выходила из себя лишь в тех случаях, когда кто-то из детей бездельничал или уклонялся от своих прямых обязанностей.
Однако Моника нарисовала перед Генриеттой образ злобной мачехи из детских сказок.
– Она даже посмела перечить моему отцу, - наябедничала Моника, потому что не хотела отпускать меня ухаживать за тобой, когда ты умирала. Она думала лишь о том, что лишится денег, которые я приношу домой каждую неделю. Ей было наплевать, что ты умираешь.
– Простолюдинка, - пробормотала Генриетта.
– Все Делакруа такие. Невежи один в одного.
– Она отпила из чашки бульона, который принесла ей Моника.
– Скажи, дитя мое, папа говорил тебе, как ты похожа на свою замечательную мать?
– Никогда, - ответила Моника.
– Папа вообще ни разу не говорил со мной про маму. Как будто...
– Продолжай, Моника, - улыбнулась Генриетта.
– Что "как будто"?
Моника потупила взор.
– Как будто мамочки вообще не было на свете, - закончила она.
– Как будто он всегда был женат на Жоржетте, а Антуанетта, Ансель и я - ее дети.
– Нет, вы не ее дети, - сказала Генриетта.
– В ваших жилах течет кровь вашей матери, и это видно по тебе. То же изящество линий. Скажи мне, Моника, что ты собираешься делать после того, как уедешь отсюда?
– Я бы никогда, никогда не уезжала отсюда!
– страстно выкрикнула Моника.
– Я хотела бы навсегда остаться здесь.
– К сожалению, это невозможно, - деловито ответила Генриетта.
– Этот дом слишком велик для меня. Я и раньше это знала, но всерьез задумалась лишь с тех пор, как заболела. Ты не представляешь, во что мне обходится содержание такой махины. Селеста, Норман и Бланш работают не задаром. Две мои кобылы съедают больше, чем пять крепких мужчин. Нет, я продам дом в тот же день, как найду покупателя, хотя и это не решит всех проблем. Меня совершенно задушили налоги. Нет, ни одной из нас оставаться здесь нельзя. Когда ты была еще ребенком и жила под этой крышей вместе со своим отцом, сестрой и братиком, все было иначе. У нас было наследство, доставшееся мне от моего бедного мужа и покойных родителей. Теперь же, увы, жить здесь мне стало не по карману.
– Я знала, что этим кончится, - жалобно проныла Моника.
– Ведь жизнь здесь была похожа на рай. А на Земле не может быть рая. Я знала, что этому придет конец, и в один несчастный день я возвращусь в Ливингстон. К Жоржетте, вечной грязи и фабрикам.
Генриетта окинула внучку долгим изучающим взглядом.
– Моника, - сказала она наконец, - тебе уже двадцать один год и внешность у тебя премиленькая. Может быть, ты и не такая красавица, как твоя мать, но все равно очень и даже очень хорошенькая. Почему ты никогда не задумывалась над тем, чтобы выйти замуж?
– Замуж!
– воскликнула Моника так резко, что опрокинула стул.
– О, Grand-mere, я даже мысли такой вынести не могу. Она одна уже приводит меня в содрогание!
– Господи, да что с тобой, дитя мое?
– участливо спросила старушка. Каждая девушка мечтает о том, чтобы когда-нибудь выйти замуж и обрести семью.
– Только не я!
– отрезала Моника.
– Я бы этого не вынесла.
– А чего ты тогда хочешь?
– спросила Генриетта.
– Может, пойти в монастырь? Постричься в монахини? Кем ты хочешь отойти в иной мир - старой девой или монахиней?
– Да, - с чувством выдохнула Моника.
– Я всю жизнь мечтала стать монахиней. С самого детства.
– Ну и глупышка же ты, Моника, - пожала плечами Генриетта.
– Никто еще ничего не выиграл, пытаясь спрятаться от мира. Образумься, прошу тебя. Что тебя так пугает в браке?
Увидев, что девушка прячет глаза и не собирается отвечать, старушка улыбнулась.
– Дело в мужчинах, да?
– спросила она.
– Тебя страшит мысль о чужом мужчине?
– Да, - еле слышно прошелестела Моника, потупив взор.
– Мне делается тошно едва я представлю, как он ко мне прикасается. Мне кажется, я тут же умру.
Генриетта Монтамбо звонко расхохоталась.
– Все не так страшно, Моника, - сказала она, утерев слезы.
– Посиди и послушай, что я тебе скажу. Я сама прошла через это и внимательно наблюдала за тем, как это дается твоей матери. Поверь мне, все не так плохо, как ты думаешь. Вот послушай.
И старая дама принялась рассказывать, а Моника внимательно слушала. Сначала она была в ужасе, поскольку даже предствить не могла, что с уст настоящей леди могут слетать подобные слова, но затем, по мере того как стыд и смущение улеглись, она стала воспринимать то, что вещала ей Генриетта.