Нет Адама в раю
Шрифт:
Впрочем, еще внушительнее Бержероны выглядели субботними вечерами в ратуше, когда выстраивались плясать кадриль. Пол содрогался и все здание гуляло ходуном, а танцующие и зрители громко хохотали, наблюдая, как восемь здоровенных мужиков хлопают, притопывают и от души веселятся, передвигаясь, как ни странно, не неуклюже, а с какой-то звериной грацией.
Хвастаться, конечно, грешно, говаривали местные жители, но правда есть правда, а она состоит в том, что таких красавцев и здоровяков не сыскать больше нигде.
Могучие и высоченные, мужчины рода Бержеронов были необыкновенно громкоголосы. Их зычный смех, выкрики и проклятия доносились, если верить соседям, до самой Оттавы. По местной легенде, лишь сила легких спасла как-то младшего из братьев, Антуана, который, охотясь в лесу, сломал ногу.
Антуан, прихватив ружьишко, отправился на охоту довольно поздно, перед полуднем. Ночью высыпал снег, и Антуан надеялся выследить оленя. К вечеру, когда поднялась метель и сгустились сумерки, домочадцы забеспокоились.
– У меня дурное предчувствие, - не выдержав, сказала Берта своему мужу Альсиду.
– Позови отца, возьми мальчишек, и идите искать его.
– Брось, ma petite* **Моя малышка (фр.).** , не волнуйся из-за пустяков, - ответил Альсид.
Даже босиком Берта Бержерон была ростом в пять футов и десять дюймов* **Около 178 сантиметров.** , но Альсид с того самого дня, как начал за ней ухаживать, и до сих пор неизменно называл ее "ma petite".
Берта скрестила руки на пышной мягкой груди, выпрямилась во весь рост и, указав кивком на железную кухонную печь, провозгласила:
– Ни один из вас не получит ни кусочка, пока вы не вернетесь вместе с Антуаном. Повторяю: у меня дурное предчувствие.
Альсид запрокинул назад крупную голову с копной черных волос и расхохотался. Потом подошел к жене и легонько, без усилий, словно Берта и не весила больше двенадцати стоунов* **Один стоун равен 14 фунтам, или 6,35 килограммам.** , приподнял ее за локти. Потом поцеловал в губы, опустил на пол и смачно шлепнул по заду.
– А какое у тебя от этого предчувствие, ma petite?
– спросил он, прижав ладонь к ее лобку.
– Скажи, ma petite, не стесняйся. Что ты чувствуешь?
Берта оттолкнула его.
– Ты старый развратник, Альсид Бержерон. В твои-то годы, а ведешь себя, как молодой кобель.
– Как Берта ни сдерживалась, она все же улыбнулась, и на короткое время лицо ее прояснилось.
– Значит, все-таки приятно, да?
– поддразнил Альсид и принялся ласкать ее грудь. Даже через грубую хлопчатобумажную ткань он почувствовал, как набухает и твердеет упругий сосок.
– Иди же, Альсид, - сказала Берта и отступила на шаг.
– Сейчас же, не мешкай. Я и вправду боюсь за Антуана.
– Ты ведешь себя, как американка, - покачал головой Альсид
– Все там у них в Штатах недотроги, да и держатся, словно палку проглотили.
Тем не менее отца он позвал, собрал сыновей, и они отправились на поиски Антуана.
Снег валил стеной, да и сугробы уже намело высоченные. Фонари в руках Бержеронов, которые рыскали по лесу, утопая в снегу, с трудом пробивали бреши в снежной пелене, и час спустя даже Альсиду стало не по себе. Лишь, углубившись в чащу миль на пять, они впервые услышали крик Антуана.
– Он там!
– крикнул Альсид остальным, и они двинулись на голос.
Антуан лежал, наполовину занесенный снегом; правая нога неестественно вывернулась, а лицо было багровым от ярости.
– Сучье отродье!
– вопил Антуан, пытаясь приподняться.
– Чертов ублюдок!
Альсид, стоя над младшим сынком, принялся громко хохотать. Секунду спустя к нему присоединились и все остальные.
– Дурачок мой бедный, - выговорил старый Зенофиль, давясь от смеха. Почему ты лежишь и вопишь дурным голосом, когда у тебя в руке ружье? Тебе стоило только выстрелить, и мы бы услышали тебя еще час назад.
– Да, верно, - подтвердил Эдуард.
– Объясни, братишка, почему ты так валяешься в снегу?
– Ты, чертов сукин сын!
– завопил Антуан.
– Я сломал ногу - разрази ее гром! Лучше подними меня, а то я тебе башку снесу.
– Аа-а, - протянул Пьер.
– Хорошо, что мамочка не слышит, как выражается ее младшее чадо. Она бы сняла с тебя штаны и надрала задницу.
– Ну, ты у меня дождешься, Пьер!
– выкрикнул Антуан.
– Вот заживет нога и я тебя отделаю по первое число.
– Фу, как стыдно, - улыбнулся Арман.
Они осторожно подняли Антуана и, выстроившись в колонну, понесли его на плечах домой, всю дорогу гогоча и распевая непристойные песенки.
Тем временем Берта, которая не находила себе места из-за "дурного предчувствия", послала одну из дочерей в Сент-Терезу за врачом. Она поступила очень мудро, поскольку нога Антуана, как оказалось, была сломана в двух местах.
– Что ж, вам еще повезло, - сказал доктор Жирар.
– Эти головорезы несли его так, что любой другой вообще остался бы без ноги.
Пока врач выправлял ему ногу, Антуан сыпал проклятиями и ругался, как извозчик; Берта же, которая хлопотала рядом, помогая, чем могла, впервые молчала, не пытаясь его одернуть. Потом, когда дело было сделано, Берта быстро состряпала ужин, после чего мужчины, не расходясь из кухни от жаркой печки, напились до чертиков.
Много лет спустя в маленьком нью-гэмпширском городке, лежа в холодной чистой постели, Арман Бержерон пытался вспомнить, в самом ли деле он впервые напился именно тогда, в тот день, когда Антуан сломал ногу.