Нет дыма без огня
Шрифт:
Да он и не мог ею распоряжаться по своему усмотрению.
Так вот она разгадка всех его душевных копаний и опасений. Лара — не его собственность. Сложись обстоятельства по-иному, она по-прежнему могла бы принадлежать брату.
Сначала Лара была женщиной Кларка.
Именно это обстоятельство мешало ему считать прошлую ночь апогеем любви. Видимо, сам того не замечая, он как-то показал это Ларе. Или доктор Маллори обладала необычайной проницательностью.
Она заговорила об этом, когда накануне вечером они еще немного поели и решили, что им пора спать. Лара лежала на боку, спиной к нему, подложив руки под щеку. Он задумчиво перебирал пряди ее волос; она заснула, а ему это никак не удавалось. Он удивился, когда она сонно произнесла:
— Я знаю, о чем ты думаешь. Он уперся коленями в ее спину.
— Ладно, умница, скажи мне, о чем я думаю.
— О Кларке.
Кей перестал улыбаться и выпустил из рук прядь ее волос.
— Почему о Кларке?
— Ты гадаешь, не сравниваю ли я вас двоих, а если сравниваю, то кто из вас лучше.
— Я не знал, что ты еще и ясновидящая.
Лара повернула голову и посмотрела на него через плечо.
— Так как, я не ошиблась? Ты об этом думаешь?
— Может быть.
Грустно улыбнувшись, она слегка покачала головой.
— Ты и Кларк… Вы совершенно разные люди. Оба привлекательные, оба неординарные, оба прирожденные лидеры, но такие разные. Я любила твоего брата и считала, что он любит меня. — Она понизила голос до шепота. — Но никогда с ним не было так, как с тобой сегодня. — Она отвернулась и опять положила руки под щеку. Потом снова повторила:
— Никогда.
Он некоторое время молча лежал, мучаясь ревностью и убеждая себя, что она говорит правду. Однако очень скоро зависть к Кларку сменилась желанием. А может быть, это было не желание, а ревнивое стремление подчинять.
Внезапно Кей обхватил ее рукой и грубо придвинул к себе, плотно прижавшись животом к ее ягодицам. Он овладел ею одним энергичным движением. Он укусил ее за шею и не разжал зубы, чувствуя потребность властвовать и укрощать.
Но сила и не требовалась. Лара не сопротивлялась, а, наоборот, была податливой и уступчивой и так сильно возбуждена, что мускулы ее тела сжали его плоть, словно кулак, вытягивая влагу, а вместе с нею и его сомнения.
Некоторое время они не могли отдышаться. Пот мелкой росой покрывал их тела. Когда наконец они разъединились, Лара повернулась к нему и зарылась лицом у него на груди, подергивая губами волосы. Она прошептала:
— Какое бесстыдство.
— Я всегда был бесстыдным.
— Я не о тебе. Я о себе.
Он уснул, не выпуская ее из объятий, успокоенный этим подтверждением ее любви.
Но это произошло ночью, а теперь, при свете дня, сомнения возродились снова; вернулись, как влажная жара, сопровождающая восход солнца. Он припоминал все, что она ему говорила, ее бурную чувственность, ее смелые ласки. Не может быть, чтобы у них с Кларком это получалось лучше.
Ездила ли она верхом на Кларке, падая от усталости ему на грудь?
У него невольно сжались кулаки.
Доводила ли она Кларка до блаженного изнеможения прикосновением то нежной, то жестокой руки?
Кей грязно выругался.
Позволяла ли она Кларку целовать ее бедра, раздвигать, пробовать…
Страшный вопль заставил его сесть на кровати.
Когда следующий крик потряс утреннюю тишину, он уже натянул джинсы и бросился к двери, в поспешности чуть не сорвав ее с петель.
— Buenos dias. Доброе утро, — сказала Лара охранникам, выходя из номера Кея. Не обращая внимания на их понимающие усмешки, она пересекла коридор, вошла к себе в номер и заперла за собой дверь.
С прошлого вечера на ковре остались грязные следы от их обуви, и, как заметил Кей, они превратили кровать в настоящий свинарник. Он признался, что впервые в жизни любил, не снимая сапог, хотя она, наверное, слышала о техасцах еще и не такие басни.
Он сказал «любил» или что-то другое? Может, он употребил более грубое слово, а ее память снисходительна к нему?
Лара гнала прочь беспокойные мысли; слишком много за последние двадцать четыре часа она занималась самоанализом. Выводы, сделанные прошлой ночью, можно назвать благоприятными. В объятиях Кея ее жизнь началась сначала. Это событие стало ее очищением, и надо ли подыскивать ему название? Ее тело, ее настроение говорили сами за себя. Она чувствовала себя прекрасно. Может, на этом и остановиться и не выискивать ответы на остальные вопросы?
Она подхватила рюкзак и направилась в ванную. Там неодобрительно посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной: лицо без косметики, вымытые мылом волосы, хотя и чистые, лишены блеска.
Кей ничего не замечал. Или не хотел замечать.
Она расстегнула две верхние пуговицы на блузке, и краска залила ее лицо и шею: как она и ожидала, грудь исколота щетиной Кея. Если они снова будут спать вместе, она потребует, чтобы он побрился.
Если они снова будут спать вместе. Если…
К своей досаде, Лара обнаружила, что очень надеется на это. А также, что это случится очень скоро.
Улыбаясь своим мыслям, она отодвинула пластиковую занавеску душа и взялась за кран.
Ее крик эхом отозвался в выложенной розовым кафелем ванной.
Избитый, в крови, но, без сомнения, живой, в ванне лежал Рэндалл Портер.
Ее муж.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
— Ты отлично выглядишь. — Бывший посол Соединенных Штатов в Монтесангре поднялся на ноги, когда его жена вошла в гостиную. — Мне все-таки ты больше нравилась со светлыми волосами. Когда ты перестала их подкрашивать?
— Когда лежала в больнице в Майами. Это было трудное для меня время. Я тогда не думала о цвете волос.
Лара взглянула на Кея. Он не встал, когда она вошла в комнату, а сидел, развалившись, в мягком кресле, положив ногу на ногу и нервно ею покачивая. Для других он был олицетворением безмятежности, но Лара чувствовала, что он вот-вот взорвется.
Если Рэндалл и заметил сдерживаемую ярость Кея, то не подал виду.
— Ты хочешь чего-нибудь выпить, дорогая? У нас есть еще несколько минут.