Нет места для живых
Шрифт:
Директор потрепал его по плечу и отошел к операторам.
Чем ближе приближалось расчетное время, тем нервознее становилась обстановка. Начальство бегало по залу и требовало всего, что ему приходило в голову, подчиненные огрызались, насколько им хватало наглости. Иван тихо сидел на диванчике у входа, удобно скрестив ноги и улыбаясь. Он всегда улыбался, когда ему было плохо. Вычитал в какой-то психологической книге и с тех пор пользовался. Даже внушил себе, что это помогает.
Он думал о корабле. О том, что совсем скоро где-то далеко на востоке исчезнет, сгорит в атмосфере великая тайна советского космоса. Сгорит
– Время, - сказал один из операторов по громкой связи. – До точки десять… девять…
… И останутся у нас одни древние «Союзы», шумные старты с ржавеющего Байконура, бессмысленные программы «отправим в космос очередного представителя дружественной страны».
– … шесть…
И гордость за покорение уйдет навсегда, превратившись в тупую рутину. А я буду сидеть в своем кабинетике, руководить лабораторией и наблюдать, как мусорят в околоземном пространстве наглые янки.
– … четыре…
Впрочем, у них тоже все пожрет бессмыслица. Оседлают свои шаттлы и не слезут, пока они под задницами не развалятся.
– … два…
Красивая машинка. Остроносая, стремительная. Такие рисуют в иллюстрациях к фантастике. «Звездолет опустился на планету». Жалко. Почему у меня такое чувство, что тебя предали?
– … один…
Аминь.
– … контакт. Цель с радаров исчезла.
Наступила ватная тишина. Все молчали.
Иван встал, и, ни с кем не прощаясь, вышел в коридор.
Через несколько минут, после того как зал один за другим покинули все понаехавшие в Центр Контроля гости, к директору Смирнову подошел его заместитель.
– Пал Палыч, извини, - отчего-то смущаясь, сказал он. – Но, думаю, надо еще раз посмотреть записи. Последние, где-то начиная с минус первой минуты.
– Зачем?
Зам выглядел виновато и растеряно. И это было на него совсем не похоже.
– Я не уверен… Но мне показалось, что незадолго до входа в атмосферу, объект изменил траекторию полета. И скорость сближения. Надо сверить цифры.
Смирнов долго смотрел на него, пытаясь понять то, что услышал.
Потом молча опустился на диван и закрыл глаза.
***
Было раннее утро, то время суток, когда петухи уже орали, но на улицах еще никто не появился. Только на той стороне реки протарахтел древний грузовик с деревянными бортами и желтой бочкой на прицепе. На бочке было написано «Квас», но все мужики Белогорска знали, что это неправда. В бочке было пиво.
Тим в очередной раз клюнул носом, встрепенулся и пошевелил спиннингом.
– Если мы этого твоего сома не поймаем, Клюква нас убьет, - сказал Генка, глядя на приятеля чуть ли не с ненавистью.
Тим кисло кивнул. Он сам уже сто раз пожалел, что рассказал Клюкве про сома. Мол, видел на пруду, рядом с аэродромом. Огромный такой, килограмм под сто. Лежит как бревно, усами шевелит. Кто же знал, что хулиган Клюква этой байкой заинтересуется. Наверное, вранье почувствовал, вот и заинтересовался. Чтоб в очередной раз брезгливо поиздеваться.
– Еще меня с собой потащил, - бурчал сзади Генка. – Мать убьет, если увидит.
– Да ладно тебе, - виновато сказал Тим, - Убьет, убьет. Никто никого не убьет. Может побьет, да и то не сильно.
Солнце только показалось из-за края обрыва и теперь играло бликами на воде и стеклах двухэтажных щитковых домов, расположенных на противоположном берегу. На крыльцо ближайшего дома вышел пузатый мужик, потянулся, глянул на малолетних рыбаков и помахал им рукой.
Вода у камышей чуть всколыхнулась, плеснула.
– О! Смотри! Может, он?
– Да не, - грустно ответил Тим, - Не он. Мелочь какая-нибудь. Окунь.
– И кто тебя за язык тянул. Похвастаться захотелось?
Издалека послышалось дребезжание деревянных мостков, и Тим скукожился, будто стараясь вжаться в сырую землю.
– Ну, все, Тимофей, - прошептал Генка. – Теперь держись. Ты главное, голову не подставляй, он по голове бить любит.
Кусты наверху зашумели, задергались, взлетели какие-то мелкие птахи, и появился старшеклассник и хулиган Клюква.
Был он как всегда в своих облезлых узких джинсах (настоящая фирма, ливайс, чтоб вы понимали), в черной майке с какой-то непонятной надписью и огромных зеркальных очках на поллица. За лохматыми рыжими патлами виднелся гриф старой гитары, с которой Клюква, говорят, не расставался даже в бане. Правда это была или нет, но гитара действительно выглядела не лучшим образом. Потертая, потрескавшаяся, с царапинами и следами то ли от наждака, то ли от напильника. Струн на гитаре было с недавних пор три, и поэтому Клюква предпочитал те мелодии, где без остальных струн можно было обойтись. По вечерам он сидел в заброшенном парке на окраине Белогорска, в окружении своей малолетней свиты, и немелодично орал что-нибудь якобы английское, с удовольствием объясняя каждый раз, что это – самые запрещенные песни, внесенные в списки Политбюро, и намного более антисоветские, чем всем известная «Москва, Москва, закидаем бомбами». Школьники млели, приобщаясь к тайне.
Клюква спрыгнул на берег, лениво оглядел сваленные снасти, ведерко с опарышами. Почесал грудь, сплюнул сквозь зубы. Его зеркальные плошки уставились на Тима.
– Здорово, мелюзга. Ну, давай, показывай своего сома. Где?
Тим нахохлился, ткнул спиннингом в воду.
– Вот. Тут видел. На прошлой неделе. Тень такая под водой, огромная, метра два. А потом вниз ушла, - и добавил для пущей достоверности: - Тут излучина, глубоко. Сомы такое любят.
Клюква наклонился, разглядывая темную воду. Зеленая муть плескалась у самого берега, цепляясь за стебли камышей.
– Сом это хорошо, - сказал Клюква. – Сом моему батяне нравится. Он его с картошечкой да лучком очень уважает. Как услышал про сома, так и обрадовался, - Клюква обернулся. – Тебе привет передает.
Тим совсем вжал голову в плечи. Клюквин батяня был пострашнее самого Клюквы.
Клюква стащил с плеча гитару, сел рядом с Тимом, обнял за плечи.
– Ну что, малявка? Сразу каяться начнешь? Или тебе помочь?
Тима затрясло.
– Сом говоришь? Два метра? А чего ж ты двухметрового сома на спиннинг с опарышами ловить вздумал?