Нет мне ответа...
Шрифт:
А что я в неё и в тюрьму не попал, есть большое моё изумление и даже мистицизм какой-то. Часто я кружил рядом с ними. Вот из Гремячинска [город в Пермской области. — Сост.] детский поэт Киселёв, проклинающий вас и ваше издательство, прислал мне газетку «Гремячинский рабочий», и в ней статейка под модным ныне заголовком «КГБ против Астафьева». Саша Белоусов, бывший работник «Чусовского рабочего», заступивший из машинистов в корреспонденты вместо меня, делится воспоминаниями о том, как уполномоченный МГБ по Чусовому волочил его в контору и спрашивал насчёт кулацкого уклона в романе «Тают снега» и прочего всякого. Я сначала посмеялся, прочитав сию статейку, а потом раздумался и понял, что это могло быть не очень смешно, что Бог, давно меня лично охраняющий от смерти и беды, и на этот раз от меня не отворотился.
Тебя же болезнь
Сообщество это, так нужное и необходимое в своё время, изжило себя, оно бессильно сейчас чем-либо помочь творческим людям, поддержать молодые дарования. Надо искать новые формы работы с людьми, надо приноравливаться к жизни, каковая наступила, проявлять разумную инициативу, суетиться, создавать какие-то новые очаги обучения творческих людей и т. д., и . п. Но для этого надо работать, думать, стараться, даже и ловчиться — вон на каком блистательном, умном и полезном уровне проведён последний конкурс Чайковского для юных дарований! Вот где толк, вот где истинная помощь и поддержка! А у нас десяток резонёрствующих пьяниц никак не хочет уйти с дороги, колодами пьяными лежат на ней и кроме пустопорожних слов ничего и никому не выдают, и всё борются.
В нашем отделении вон создаётся на базе отдела пропаганды товарищество, ибо бондаревский союз, столь заботливый, и даже на словах отказался финансировать организацию, местная же администрация сунула в рот 300 тысяч рублей на затычку, и на этом её помощь исчерпалась.
Союзы же писателей, возникшие в столицах, совсем не для того явились свету, чтоб кому-то помогать, кого-то поддерживать, они создались сами для себя и сами по себе скоро помрут.
Ох-хо-хооо! А ты говоришь — злой! От страдания злой-то, от жизни окружающей, а притворяться не умел и не умею, да и не хочу. Каков есть, точнее, каким стал, таким прошу и жаловать, а любить у нас никто никого не любит, разучились, да и умели ль? И любовь-то творческая часто притворной, заискивающей была, а мне такой не надо.
Ну вот, понесло контуженого!
А я сегодня намечал написать предисловие к своему полному собранию сочинений, которое затеивается в Новосибирском издательстве, и пишу ещё ДЛЯ того, чтобы обременить тебя просьбой: мне нужно — и срочно! — два экземпляра романа «Тают снега» второго издания [второе издание романа вышло в Пермском книжном издательстве в 1962 г. — Сост]. Если есть у тебя — отдай! вырви автограф и отдай! Сходи к Але Зебзеевой, к Рите Тарасовой, ко всем знакомым — выпроси у них книгу и скажи, что взамен они очень скоро (весной 1993 года) получат роскошно изданный том и, коли сердцу любо, вклеят туда старый автограф. Позвони в библиотеку, может, у них есть списанные книги, но обязательно второе издание, первое с вербочкой на обложке, Сашей Зыряновым изображённой, а мной изобретённой — вот тогда я был сентиментальный, добрый и весёлый человек (но это от недоразвитости, Коля, от всеобщей слепоты, глухоты). В будущем году выйдет четыре-пять томов, а всего мы расписали прикидочно уже 14 томов. Начинается подписка, скоро появится объявление в столице, в Сибири они уже есть, но издательство на подписку и на заказы не надеется, оно намерено продать книги, в основном в Сибири, ибо здесь моих книг с огнём не сыщешь, они сюда просто не доходили. Издательству дали кредит под это издание, сразу аж 6 миллионов, правда, назначили большую цену — том будет стоить 80-100 рублей, но это ж на «старые» деньги 8-10 рублей. Я согласился на ставку 300 рублей за лист, только чтобы поддержать сибиряков, для этого же вернулся в редколлегию журнала «Сибирские огни», из которой когда-то ушел всё по той же сердитости характера. Надо помогать общему делу, не дать одичать себе и своему народу. Вот в чём сейчас главное. [Этому проекту не суждено было состояться: деньги по непонятным причинам пропали вместе с новосибирским частным издателем, бесследно пропал и материал первых четырёх томов, в которых было немало уникальных текстов, в единственном экземпляре переданных Виктором Петровичем издателю. — Сост.]
Не хворай! Поклон Роберту Белову и ещё раз ему спасибо, что не дал он разорвать меня и моё краткое время пребывания на Урале. Я был для дела, г не для развлечений.
Вот достроит Леонард Дмитриевич Постников литературный музей на Чусовском «Огоньке», непременно приеду на его открытие. А пока обнимаю. Кланяюсь. Ваш Виктор Петрович
Август 1992 г.
Овсянка
(Е.И.Носову)
Дорогой Женя!
Вот уж лето покатилось под гору, а я всё собираюсь написать тебе и послать журнал «Родина», который свозил в Москву — для тебя, и впервые не знал, радоваться или горевать, что ты не приехал. Сказали ребята, и ты, и мать твоя заболели. А как сейчас-то?
Съезд, или то, что было названо съездом, был последним позорищем, достойным нашего времени и писателей, которые это позорище устроили. Раньше как-то незаметней было. А тут сивые, облезлые старые неврастеники, ещё более пьяные и дурные, чем прежде, дёргаются, орут кто во что горазд, видя впереди одну жалкую цель, чтобы им остаться хоть в каком-то Союзе, возле хоть какой-то кормушки. О Господи! Более жалкого зрелища я, кажется, ещё не видел в своей жизни.
В пятидесятых годах был я на колхозном отчётно-выборном собрании, которое отчего-то проводилось весной. Отчитывался однорукий председатель, а опившиеся поганой браги с «колобком» и настоем табака колхозники орали что попало, блевали себе под ноги. Дело кончилось тем, что отчаявшийся председатель тоже напился до бесчувствия и ушёл в одной майке в родные поля, уснул на поле, и родной сын его, пахавший на тракторе, зарезал и запахал его плугом. Даже тогда я не испытал такого горя, беспросветности в душе и отчаяния от беспомощности. Наверное, молод ещё был и конца своего и нашего не видел и не ощущал.
Почти всё лето я в деревне. Мария стала шибко сдавать. А мы с внучкой съездили на Алтай, в деревню, что напрямую в 30 километрах от шукшинских Сросток. Внучка — человек контактный, как нынче говорят. Село редкостное, по-сибирски первозданное, работают и пьют в меру, живут крепко, замков почти не знают, ограды внутренней «друг от друга», как и в Курске, на твоей усадьбе, нет. кони сытые, при сбруе с кистями и бляхами. Отрадно на всё это смотреть. Климат почти крымский, землю можно на хлеб мазать — как масло. Жить бы да жить, но новые правители залавливают крестьян налогами; появились беженцы, в том числе азербайджанцы, армяне и цыгане, и присутствие их гостеприимные чалдоны уже начинают ощущать.
Ездил я на Шукшинские чтения, это уж второй год подряд, и второй год говорю: «Не надо каждый-то год» — на Пикете скоро совсем не останется травы, да и село покоя не знает от праздно-патриотического народа. Опять было многолюдно, торговля с машин на горе бойкая шла, торговали всем, вплоть до спиртного, и ни единой книжки, ни бумажки, ни открыточки Шукшина нету, и вообще это дело превратилось в дежурное мероприятие.
Был я и в Смоленском, где Толя Соболев лежит, — это в восемнадцати верстах от той деревни, где мы с внучкой отдыхали. Тут было всё поскромнее и потише. Внучка моя купалась, резвилась да и простыла, а в самолёте добавила и так заболела, что враз вся опала, сморилась и нас перепугала до смерти — самый здоровый человек в семье, и любим мы с бабушкой её какой-то уж нездоровой любовью — сирота же, да ещё такая вольная, к учёбе не рвётся, только бы прыгать, да скакать, да выдумывать всякую всячину, Я теперь понимаю свою бабушку, Катерину Петровну, каково ей было со мною. А через несколько дней сравняется уж пять лет со дня кончины нашей дочери, и как-то мы эту дату переживём? Прилетит из Вологды сын Андрей с внуком, маленько поможет, а Марья моя держится, по-моему, только ради внуков, лекарства ест горстями и не знает, встанет ли завтра. А без неё нам хана.
Лето было разное — то лило, то пекло.
В 10—11-м номерах «Нового мира» собираются печатать мою первую книгу романа, готовлюсь ко второй и вижу, какая «лёгкая» была первая. Одолею ли? Надел сам на себя хомут и тащу на стёртой шее. Может, осенью выберусь в тайгу, отдохну, пообщаюсь со старообрядцами — они живут хорошо, независимо, даже от пенсий отказались.
Ну ладно. Хотел много тебе сказать, да не получилось. Обнимаю, Виктор
7 сентября 1992 г.
Овсянка
(Н.Ю.Папановой)
Дорогая Надя! Надежда Юрьевна!
Как я ни изворачивался со временем своим, как мне ни хотелось бы встряхнуться и побывать на юбилее Анатолия Дмитриевича, ничего у меня не получается. Как раз на конец лета и начало осени выпало несколько срочных работ — подготовка нового собрания сочинений, писание предисловия для него, вычитка вёрстки из «Нового мира» нового моего романа — и тут подошёл пятый том идущего в «Молодой гвардии» собрания, и я нисколько за лето не отдохнул, башка трещит. Но вот подоспела пора уборки в огороде — тут я немножко и отдохну, на земле и в земле роясь.