Нет мне ответа...
Шрифт:
А покойную дочь я привёз в Сибирь, похоронили мы её на овсянском кладбище, у неё мы стараемся бывать каждый месяц и утешаемся хотя бы тем, что она близко от нас.
Родственники мои в Овсянке почти все покинули сей мир, отмучились, в апреле будет год, как умерла моя последняя тётушка Августа Ильинична, похоронили её рядом с оградкой нашей дочери.
В Москве я бываю очень редко. В последний раз был в июле прошлого года, когда проходил съезд Союза писателей. Ныне я ни в каком Союзе не состою, сам себе Союз, в партии ни в какие не вступал и не вступаю, стараюсь ни в какую политику и смуту не встревать, хотя совсем от этого избавиться невозможно, нет-нет и достанут,
Дорогие наши друзья! Мы бы очень хотели послать вам книги и журналы. Как это лучше сделать, мы здесь узнаем, и вы нам подскажите. У меня готовятся к изданию двухтомник военной прозы в Иркутске, куда входит и первая книга романа: начинается издание полного, уже законченного «Последнего поклона» и «Царь-рыбы» с выброшенной когда-то цензурой главой. Всё это будет к осени, а сейчас через экспедицию института леса мы пробуем отправить вам хотя бы журналы с романом.
У вас сейчас уже тепло и всё цветёт, а у нас ещё лежит снег в горах и в тайге, но тоже кругом уже тает. И наша жизнь, набравшись сил и тепла у весны, помаленьку оттаивает и налаживается, и, быть может. Господь будет милостив к нам, и мы ещё увидимся на этом свете и братски обнимем друг друга.
Всем, всем друзьям, побратимам — наши дружеские поклоны и пожелание доброго здоровья да благодати на каждый день. Преданно ваши Виктор Астафьев и Мария Астафьева
1993 г.
(В редакцию "Енисейского вестника")
С удивлением узнал я, что по Енисейскому избирательному округу кандидатом в депутаты зарегистрирован Пащенко Олег Анатольевич, редактор откровенно фашиствующей «народной» «Красноярской газеты», которую народ же за её хулиганский, злобный нрав поименовал «Подворотней».
Третий раз он пытается хоть куда-нибудь затесаться, хоть какую-нибудь получить властишку и славу, Пащенко, но в Красноярске уже не осталось порядочных людей, не оклеветанных и не оскорблённых им в своей газете. Здесь за него проголосуют только выжившие из ума бывшие партократы, последыши сладкозвучного комиссарства, не забывшие почестей, и отдельные гулаговские отставники, лжепатриоты. Вот Пащенко и подался снова в края не столь отдалённые, под водительством генерала Руцкого, видимо, в четвёртый раз собирающегося кому-нибудь сдаться в плен и там, в плену бороться за .. державу».
Без удивления прочитал я предвыборную листовку кандидата в депутаты Пащенко и по стилю узнал автора — самого кандидата, который всегда пишет о себе тепло и умильно, нередко — впадая в щенячий визг: и умён-то он, и боец, и родину любит больше всех, и отец-то он добрый, и дед ласковый. Готов спасти всех страждущих и обиженных, в первую голову, конечно, бедных, потому как сам беден, не имел и не имеет дачи, ни машины, словом, ..истинный пролетарий».
Он и в самом деле не имеет ничего, даже огорода, ибо он лодырь по натуре не стыдившийся в молодости объедать и опивать жён своих, а обездолил, бросил их несколько. Сын деревенских родителей, он давно забыл, с какого конца берутся за лопату, как и чем вбивают гвозди.
И этакого вот «варяга» подваливают вам, енисейцы, аж из самой краевой столицы! Но разве вы не видите по телевизору, что дума наша и без того перегружена психопатами, фашиствующими молодчиками и просто дураками?
У вас в городе и в районе вполне достаточно порядочных людей, способных достойно представлять в думе енисейскую общественность и власть. Назову хотя бы Железовского, одного из лучших лесничих края и страны, спасающего, садящего лес в районе, уважаемого не только лесниками, тем более что Железовский уже был головой Енисейска, много сделал добра городу и людям его. Человек, которого не смогли «спортить» даже преступная партия и холопская советская власть, униженно танцевавшая перед нею, способен честно и праведно служить своему народу, оставаться с ним, не ища удобств в Москве, не кривляться в зале думы, способен говорить правду и приумножать уважение к Сибири и сибирякам.
Виктор Астафьев, писатель, академик, бывший депутат областных, краевых и Верховного Совета СССР, инвалид Отечественной войны
16 мая 1993 г.
Овсянка
(Д.Г.Шеварову)
Дорогой Дима!
Я с 4-го числа в деревне. Погода у нас ужасная. До сих пор холодно, идёт снег, дождь, кругом сыро, непроглядно — этакая погода большой стимул для нашей работы, одиночество и плохая погода много помогли русской литературе, и Болдинская великая осень была не у одного Пушкина.
Я заработался до колик в сердце. И Марья моя Семёновна тяжело заболела, надо бы в город подаваться, а она не велит: «Чем ты мне поможешь-то? Работай!..» 19-го собирается приехать, дочери исполняется 45 лет. так надо проведать её на кладбище. Не знаю, как она выдержит и дату эту, и кладбище. Ну, никто как Бог...
Конечно, был бы ты рядом, кое-что в материале почистили бы и поправили, а так попрошу тебя к фамилиям Гроссмана и прочих добавить: Василь Быков, Константин Воробьёв, Иван Акулов, Юрий Гончаров, Евгений Носов не ссорь меня с моими друзьями, живыми и мёртвыми.
.. Поклон твоей супруге, поцелуй девочек.
Р. S. Осталось у меня для второго, очень ёмкого и трудного захода 150 страниц — пройду и отдыхать стану, Надеюсь к той поре и у нас весна наступит - который год нет весны, вот чего мы с природой понаделали, и немудрено - в Сибири сто с лишним водохранилищ, из них 19 самые, конечно, в мире великие и самые ему нужные, особенно нам, около них замерзающим, от простуд и гниющих лёгких загибающимся...
Обнимаю, Виктор Петрович
2-3 июня 1993 г.
Овсянка
(О.М.Хомякову)
Дорогой Олег!
Я переехал в деревню (это близко) 4 мая с ворохом бумаг и с намерениями почитать и отдохнуть. Но весь май у нас был холодный, со снегом, дождём, и сейчас ещё на перевалах лежит снег и люди не отсадились в огородах.
А плохая, хорошо прежде говорилось на Руси — дурная — погода и одиночество, думается мне, и были главной причиной создания великой русской литературы — вспомни осени Пушкина, в том числе и Болдинскую, осень Бунина в полуразорённой усадьбе, осени Гончарова, Тургенева, Фета и прочих товарищей в прозяблом селе, поневоле запишешь. Вот и я, не думая об аналогиях, решил поковыряться в рукописи второй книги романа, называется она «Плацдарм», увяз в ней, и за непогожий месяц сделал второй вариант. Думаю, что ежели сделаю ещё два захода, рукопись можно будет отправлять в Москву, но я, скорее всего, уже поздней осенью повезу её прочесть людям сведущим в литературе и войне, а пока не очень-то можно хвастаться проделанной работой. Если о ком-то и сказано, что писатель «есть субъект великого самообучения», так это прежде всех обо мне. Опять всё сначала, опять жалкие ученические потуги надо доводить до профессионально исполненной работы, ибо непрофессиональность сгубила и нас, и Россию нашу разлюбезную. Живем и работаем абы как, и это после той блистательной литературы, которая за нашей спиной не то что неосвоенная, не постижимая умом, но даже и не прочитанная как надо (Гоголь прежде всего).