Нет мне ответа...

Астафьев Виктор Петрович

А вот зав. гороно Голикова выведена под собственной фамилией, и портрет её ублюдочный в точности сохранён в моей памяти и написан в назидание тем учителям и воспитателям, которые полагают, что можно угнетать, притеснять и унижать детей безнаказанно. Дети всё равно когда-то станут взрослыми, и ещё неизвестно, что из них получится. А вдруг из них получится писатель, да ещё памятливый, да их в «комедию вставит!», как горестно говорит городничий в «Ревизоре». Маруся Черепанова написана под своей фамилией. Где она — я не знаю. Вася Петров, с которого наполовину списан Попик, работал одно время в посёлке Старая Игарка заведующим зверофермой. Зина Кондакова — это Зина Куликова, фамилия её по понятным причинам изменена

и не надо её объявлять во всеуслышание.

Паралитик так и остался Паралитиком. Слышал, что блатняки отрубили ему голову в исправительно-трудовой колонии. Где Деменков и что с ним, я не знаю, написан он под доподлинной фамилией. Тётя Уля так и была тётей Улей. Добрейший, чудеснейший человек! Такими, как тётя Уля, мир держится, только мы, кого она кормила, поила и иногда по-матерински бранила этого не замечаем и поздно понимаем.

Многие наши ребята погибли на войне, иные в трудах закончили земной путь — ведь нам почти всем уже за пятьдесят! Скоро будет пятьдесят и городу Игарке. Доживу — непременно приеду на этот главный для всех нас, старых игарчан, праздник.

Прощаясь со всеми вами, дорогие друзья, сообщаю, что работаю над повестью «Царь-рыба». Она тоже о Сибири, об Енисее, о родных земляках. Лежит начерно написанный роман о войне, ждёт своего часа. В замысле повесть о войне, фантастическая повесть, рассказы. В будущем году выйдет моя книга «Где-то гремит война» в издательстве «Современник», очередным изданием — «Конь с розовой гривой» в издательстве «Детская литература». Запланирована книга публицистики в серии «О времени и о себе». «По секрету» сообщу, как самым близким людям (писатели, как и охотники, очень суеверны), что в конце 70-х годов планируется издание 5-томного собрания сочинений.

Как видите, планов, замыслов и работы впереди много!

Вам, Евгений Павлович, и вашим сотрудникам — доброй зимы, здоровья успехов в работе и радостей в жизни! С Новым годом! Ваш Виктор Астафьев

Раз уж сам не могу, то посылаю несколько фотографий — они помогут Вам живее сделать передачу.

1974 г.

(А.А.Богданову)

Дорогой Альберт!

Я как-то спрашивал у Сергея Васильевича [Викулов, редактор журнала «Наш современник». — Сост.], сызнова жаловавшегося, что печатать нечего. «Неужто, — спрашивал я, — из самотёка, нашего не отыскивается?» — «Ничего. Верь мне — ничего». Я не поверил и остался при своём мнении, да и не верю этому. Вспомните старый «Новый мир, все авторы, в том числе и ныне уважаемые «Нашим современником», оказались в нём из самотёка.

Просто у нас не умеют или не хотят — нет заинтересованных лиц в том, чтобы работать как следует с самотёком. Согласиться с тем, что в течение года ничего интересного не приходило с почтой, я не могу и не хочу — это значило бы согласиться с тем, что нация наша уж вовсе оскудела, что хорошие произведения высохли, как грибы в прошлогоднее лето от засухи.

Как свидетельство того, что с самотёком в нашем журнале работают наплевательски, спустя рукава, я посылаю Вам письмо Политова, рассказ которого доделывался по моей просьбе и указаниям несколько раз, после чего я разрешил ему послать его в наш журнал и заставил автора добавить (для нас же) повесть.

Все мои рекомендации последних годов журналом игнорируются, ни одна вещь не прошла, а и было-то их очень немного из потока рукописей, идущих ко мне, я выбрал лишь крупицы. Так или иначе, хотите вы того или нет, но таким отношением не только к авторам, мной рекомендованным, Вы ставите и меня как бы в умственно неполноценные, отобравшего неполноценные рукописи. А раз так, то и смысла мне нет работать на и для Вас, чего-то читать, фамилию свою оставлять «дежурной» на последней страничке журнала я бы не хотел. Соглашался

идти в редколлегию работать, а не дежурить, и работать не для себя, и не в надежде, что авось ещё какого-нибудь провинциального горемыку удастся пристроить и напечатать, ибо уж совсем стало глухо и плохо работать провинциальным писателям. Мои вещи и без Вас найдутся храбрецы печатать. И мне по-прежнему жаль, что не удалось напечатать Филипповича с его великолепной повестью и рассказами: не удалось пристроить Ромашова из Перми, повесть которого, может, и не фейерверк, но не хуже многого из того, что мы печатаем. «Мы сами с усами» — как бы дают понять в редакции, но и с «с усами» печатают такое дерьмо, что за журнал и за свою, даже "дежурную" фамилию стыдно делается (я имею в виду хотя бы тот же рассказ Рослякова или убогие стишки Иванова из Ярославля), да и ещё кой-чего.

Наверное, я не смогу быть на редколлегии — лечу зубы, и на 24-е назначено отчётно-выборное собрание нашей писательской организации, но попрошу это письмо зачитать как моё выступление, письмо Политова тоже зачитать, потом вернуть его мне. Стишки не читать (их он писал уж не от ума), хотя они на том же уровне, увы, на каком мы иной раз печатаем в «лучшем» журнале!

Виктор Астафьев

1975 год

Дорогой товарищ секретарь! (Извините, не знаю ни фамилии Вашей ни имени-отчества.)

Я надеюсь, Вы видели и читали в «Литературной России» (№ 52 от 27.12.74) публикацию рассказов покойного Вашего и моею земляка — Бори Никонова (на всякий случай газету посылаю). Прекрасному, даровитейшему от природы, мужественному юноше суждена была короткая жизнь и мучительная кончина. Но судьба так распорядилась, что иногда короткая жизнь бывает ярче и полезней людям и Родине, чем иная слишком затянувшаяся, тусклая, иногда и вовсе бесполезная.

Я пишу Вам это письмо не для того, чтобы заниматься философским» изысканиями, а с чисто практической целью — мне бы хотелось, как земляку Бори Никонова, любящему людей родного края и всё, что в нём есть истинно ценного, привлечь внимание краевого комсомола к удивительно редкой судьбе покойного юноши.

Пока он не избалован вниманием. Видимо, Вас, краевой комсомол, как и многих из нас, заела текучка, мы слишком привыкли к решению вопросов общих и глобальных, забывая, что какими бы те вопросы ни были глобальными и вообще всё, что есть и будет — вытекает из жизни и судьбы человеческой, ибо каждый в отдельности взятый человек есть уже мир, мир неповторимый и никогда вновь не возникающий... Придут тысячи, миллионы людей, пройдут годы, десятилетия, может, и столетия, но Борю Никонова, этого мальчика с капризными губами, девчоночьими ресницами и удивительно талантливой душой никто и никогда не повторит...

К чему вся эта «увертюра»?

Не знаю, как Вы, а я, глядя на юное, почти детское лицо Бори, снятое на мёртвую плёнку, читая его рассказы, стихи и этюды, ощущаю какую-то не объяснимую вину перед ним и его памятью. Ну, это бывало и будет. Благодарная память живущих перед умершими, вина перед ранними смертями, которыми часто оплачивалась наша жизнь и наше будущее — есть «кирпич» том основании, которому название — нравственность. И забота о нашем нравственном фундаменте, о том, чья жизнь и есть «кирпич» в оном,заставляют меня обратиться с нижеследующей просьбой (можете считать её частной — но может ли просьба такого рода быть частной?) о том, чтобы Красноярский край ком позаботился вместе с другими молодёжными организациями края о увековечении памяти дивногорского юноши, который, уже будучи обречённо больным, вступил в комсомол и торопливо, пусть иногда и очень торопливо (его в этом можно понять!) попытался утвердить себя как личность, трудовую, творческую, созидательную.