Нет мне ответа...
Шрифт:
В Сибири я не работал, в Сибири ездил, глядел, слушал и... пил, конечно. Никуда от этого не уйдёшь и не спрячешься! Бывал на хорошей рыбалке, ловил непуганую рыбу, вертолётчики в благодарность за «Царь-рыбу» бросили меня на день в то место, где зимогорили Эля с Акимом, совершенно уверенные в том, что так всё и было, и я там был, водку пил, хариусом закусывал. Ещё был на Алтае, на шукшинском юбилее, ещё был в верховьях Енисея.
Впечатления подавили меня своей пестротой, грандиозностью и полной анархией, разбоем, ничего-нежеланием людей думать и делать, а только пить, пить, пить... Ужасно! Куда мы идём? Да ещё и торопимся?!
После
А ещё раньше, летом, у Марьи Семёновны умерла младшая сестра. Теперь ждём с нетерпением, чтоб скорее этот год кончился. Но кончатся ли беды с ним вместе?
Здесь я вёрстку «Царь-рыбы» читал, принимаюсь формировать четвёртый том собрания сочинений и читать вёрстку второго. Словом, без дела не сижу, хотя и дела не делаю. Обдумываю, хожу, бередю память и душу — может, всё же осмелюсь писать роман. Бог его знает...
Пьеса моя новая широко берётся театрами, а повесть «Зрячий посох» ложится в стол — не печатают... Ну да пусть полежит. Авось дождётся своего времени
Тебя обнимаю и целую. Виктор Петрович
Осень 1979 г.
(Г.Ф.Шаповалову)
Дорогой мой Жора!
Когда пришло твоё письмо, я был в деревне (есть у меня там домик для работы — место глухое, дичающее год от года без людей, как и вся Россия), и жена по телефону мне сказала о письме. Я так был взволнован — спать не мог.
Я, ещё когда жил на Урале, пробовал найти тебя и писал по памяти: Мелитопольский район, село Ялта, колхоз ФОС, но ответа не было, и я очень жалел, что след твой затерялся.
Первое письмо писал ещё в 1946 году — нашёл меня Ваня Гергель, потом Слава Шадринов, потом Равиль Абдрашитов (в конце письма я напишу их адреса). Все они бывали у меня в Вологде, а два года назад я сговорил их собраться вместе, и мы рванули к Славе с Равилем, заехав по пути к Ване в Орск.
Ваня уже второй год на пенсии, а Слава покидает Темиртау, переезжает в Нижний Тагил. Слава из рабочих вышел в начальники, работает заместителем директора комбината по транспорту, бывал и на партийной работе — трижды избирался секретарём райкома. Равиль работает инженером-конструктором на Карагандинском комбинате, а Ваня ведал заводской лабораторией.
Я же хватил лиха после войны такого, что и не берусь описывать, спасло, что склонен к литературе. В 1951 году начал писать и работать в газете на родине моей жены, в г. Чусовом Пермской области. Вырастили мы с женой Марией Семёновной троих детей, двух родных, дочь и сына, и племянника жены. Ребята уж большие, и есть уже внук Витя — 3.5 годика. У племянника жены тоже есть сын Арсений и тоже считает меня дедом, так что я уже дважды дед.
У Славы двое детей — парни, с ними он хватил горя, сейчас они уже женаты.
Бывал я на встрече ветеранов нашей 17-й дивизии, в Киеве и в Ленинграде, чувствовал там себя неуютно, никто меня не знает и я никого. — одни господа-офицеры, много евреев, которых я на передовой и в глаза не видел все герои, все обвешаны регалиями, все задаются.
На второй встрече были Слава и Ваня, так повеселее было. Бывали мы у Бахтина Евгения Васильевича в Ленинграде. Он уже не тот, что был на фронте, и здоровья нет, и гонору поменьше, и я к нему все же не очень расположен. Как братьев, люблю Ваню и Славу, и Равиля,
Пишут мне многие из дивизии, со всех концов страны. Будущей весной они, ветераны нашей дивизии, собираются в Житомире, где собирались осенью прошлого года и где их как «киевско-житомирских» встречали очень хорошо. Если тебе захочется побывать на встрече, а разок побывать любопытно, свяжись с Бахтиным, он поможет тебе связаться со штабом ветеранов дивизии
Теперь о том, как нам увидеться. Ноябрь меня дома не будет, а в декабре надеюсь быть дома. В январе — пока, как и что у меня будет, не знаю. Где-то поближе к теплу мы бы приехали к тебе в Жданов вместе с Марией Семёновной. В Жданове у нас есть ещё уральские приятели, но если у тебя есть возможность — милости прошу к нам.
Повидаться и поговорить хочется. По весне на лето я обычно улетаю на родину, в Сибирь. Здоровье в общем-то бы и ничего, но болит голова и мучают лёгкие — пневмония. Давно уж не курю, стал толстый и рыхлый, а выпивать ещё выпиваю, под настроение так и лишковато. Марья переживает, да где со мной сладить!
Посылаю тебе первый том собрания сочинений, три остальные пришлю потом, по мере их выхода. Сейчас я седее, веселее и толще! — это учти.
Ну, родной мой, мне писать не переписать — оставлю многое для разговора. Обещанные адреса ребят высылаю. Обнимаю и целую тебя по-братски. Вечно твой Виктор
6 декабря 1979 г.
(Курбан-Гали Сулейманову)
Дорогой Галим!
Гоняло меня тут по разным местам — был на каком-то дурацком семинаре драматургов в Рузе, затем ездил в Финляндию — вернулся больной и разбитый — гора почты. Выступление на телевидении, что «огонь на себя», не успеваю не только отписываться, но и читать человеческие стоны и повествования о жизнях. Особенно грустные письма от инвалидов войны...
Прочёл присланные рассказы, благо они коротенькие. Дохнуло на меня простоватой и наивной литературой 50-х годов, причём не вообще литературой, а литературой пермской, к которой я был тоже склонен и с кровью, с муками отдирал её с себя, как ссохшиеся кровавые бинты на ране. Думаю, что основа моих творческих сил ушла на преодоление провинциализма, и не простого, а устойчивого, имеющего основы и позиции в лице не только умерших (Реутов — Сапиро — Андриевский и т. д.), но и здравствующих Селянкина, Давыдычева и т. д. Ими создан не просто «климат», а тонус упрощенчества, занижености художественных критериев, потому что они так и не научились работать профессионально, они так и остались любителями литературы, а проще сказать, дешёвого гонорара, который растлил таких высокоодарённых полей, как Крашенинников, Решетов, Болотов и даже Домнин.
Понимаешь, какая беда в твоих рассказах, они не изображены, не написаны — они выболтаны. В них нет страсти, они одномерны и бескровны, удержаться же им на злобе дня очень трудно. Я думаю, что их охотно напечатают в той же Перми, но не напечатают дальше. Ты прочти в № 7 1979 г., по-моему, где-то возле этого номер, в «Нашем современнике» рассказ свердловчанина Коли Никонова «На волков». Там то же самое, что и у тебя в «Праматери», но как много всего, как сильно там всё — там не один, там три или пять слоев одновременно идут, и охота страшная, бесчеловечное убийство ради убийства...