Нет пути назад
Шрифт:
Неся необременительную службу при русском дворе и по вечерам возвращаясь в родовой дворец, построенный в центре Петербурга, ротмистр гвардейской кавалерийской бригады Саид Алим-хан, наследный принц Бухары в свободное время любил заниматься историческими изысканиями. И изыскания эти он вел в строго определенном направлении.
Сто с лишним лет тому назад его дальний предок, как и положено эмиру, имел четыре жены. Но этого ему было недостаточно, и он имел гарем, но гарем особого рода, немного не такой, как в Турции. У него было несколько доверенных лиц… все они были старухами, но старухами, искусными в любви, бывшими наложницами отца, а то и деда, отлично знающими, что нужно мужчине. Они рыскали по всему Бухарскому эмирату, прислушивались, вынюхивали. Если кто-то говорил про то, что где-то подросла красивая и добрая девушка, они моментально устремляли свои стопы туда.
Саид Алим-хан имел несметные по русским меркам богатства. Но возродить такие традиции на земле бухарского протектората он не мог и знал об этом. Пока тут будут русские, это невозможно. А он мечтал об этом. И дело было вовсе не в том, что он был обделен сексом.
Если бы ротмистр гвардейской кавалерийской бригады Саид Алим-хан взялся подсчитывать сейчас своих любовниц – всех, какие у него были, и на одну ночь, и на несколько дней, и на несколько месяцев, – он вскоре сбился бы со счета и пришел бы к выводу, что их было точно больше, чем у его достойного предка. Но ему было нужно не это. Эти распущенные дряни ложились с ним точно так же, как и с другим, просто от скуки, от желания чего-то экзотического, за дорогие подарки, в глупой надежде стать любимой женой и откусить кусок от состояния, но он не был их хозяином, понимаете? И все чаще и чаще, расставаясь с очередной пассией, он задавал невыносимый для восточного мужчины вопрос: это он ее поимел или она его.
А его супруга и мать его детей, которая жила в Петербурге и которую он выбрал в казанском медресе, проэкзаменовав сотню девочек на знание Корана и хадисов, относилась к нему с все менее скрываемой враждебностью. Как и положено восточной женщине, она все время молчала и не смела осуждать его, но каждый раз, как только они оказывались наедине, он чувствовал враждебность и отчуждение. И ничего не мог с этим поделать. Он знал и то, что если убьет свою жену, то будь он даже эмиром, ему придется это скрывать. А если скрыть не удастся, его будет судить русский суд, как и любого другого. Двенадцать простых людей, выбранных по жребию [49] , будут держать в руках его судьбу.
49
Суд присяжных в России, отмененный в восемнадцатом по всем видам террористических и антигосударственных преступлений, по общеуголовным продолжал действовать. Он отличался от североамериканского, например, тем, что ни защита, ни обвинение не имела права отвода присяжных. Они избирались жребием, а дальше – как пойдет.
Он был богат, но в то же время он был вынужден подчиняться нормам и правилам, установленным для него другими. Он не мог ехать на машине даже по Бухаре как ему хочется: полицейские если и закрывали глаза на это, все равно и он, и они знали, что он поступает неправильно. Он не мог убить своего подданного, когда ему этого хочется. Он не мог взять силой женщину, которую ему хочется. Он был сыт, богат, любим женщинами и в безопасности, но его потребность в самореализации Империя не могла удовлетворить. А ему для самореализации, для того, чтобы он мог чувствовать себя на своем месте и в мире с самим собой, нужна была средневековая исламская тирания….
Афганистан, Кабул
19 февраля 2017 года
Черт возьми, Уиллард даже предпочтет участь мученика за идею, а призовую сумму отошлет в распоряжение военной организации ИРА со своими лучшими пожеланиями. И единственный способ разрушить планы Уилларда – сняться с тормозов самому.
Кажется, я нашел ответ. И нашел решение.
Мы допустили ошибку, когда начали отвечать террором на террор. Когда включили террор в список допустимых против противника действий. Почти подавленный, дискредитированный и униженный левый террор, троцкистский террор, разгромленный и забытый исламский террор Востока – все это мы променяли даже не на победы. Мы променяли это на месть. Сладкую и мелочную, по сути, месть за Бейрут.
Я свою ошибку совершил именно тогда. Когда в санатории, где я бросил Юлию одну, ко мне подошел Каха Несторович Цакая и спросил: хочешь отомстить?
И я сказал ему «нет», и это был мой первый порыв, самый искренний, необдуманный и потому самый правильный. Но уже через несколько минут после хладнокровного обдумывания я изменил свое мнение и сказал Кахе Несторовичу «да». И уже через несколько месяцев был в разорванном на клочки религиозной войной Белфасте.
Там я изменился. Научился профессионально лгать и ненавидеть. Окончательно разуверился в людях. И самое главное – именно тогда и я, и мы все совершили грех, за который нас всех сейчас карают. Вместо того чтобы потушить эту проклятую войну, войну между теми, кто носит кресты и молится одному Богу, просто по-разному. Я сам тогда расследовал то, что десять минут назад совершил, и предавал тех, кто считал меня другом, и более того – братом.
И все это было ради того, чтобы отомстить за Бейрут, за тех, кто там пал и не мог отомстить за себя. Все правильно, Каха Несторович, слов нет. Просто с какого-то момента, и, наверное, с того самого, мы потеряли право считаться страной, хранимой Богом. Наверное, именно тогда Бог покинул нас, и сейчас мы идем по колено в крови и ждем удара ножом в спину [50] . Это расплата всех нас за то, что мы говорили – с нами Бог, только ставили себя выше Бога и заповедей Его. И одиннадцатой заповеди, которой так не хватает.
50
Возможно, кому-то это покажется наигранным и неестественным. Но надо понимать, что в этом мире не было ни Сомме, ни Вердена. Ни Освенцима, ни Треблинки, ни ГУЛАГа. Ни Сталинграда, ни Берлина сорок пятого, ни Хиросимы, ни Нагасаки. Здесь каким-то чудом продолжался просвещенный девятнадцатый век и погиб он, наверное, как раз в 1992 году в вырезанном Бейруте. Так что нам, наверное, не понять адмирала Воронцова, для нас все происходящее, и взрывы в городах, и предательство элит, стало настолько обыденным, что мы этого просто не замечаем. Там взорвалось, здесь голову отрезали, там война началась. Огрубели мы душами…
Не предай…
Иуда предал. Мы предали. Я сам предавал своих друзей в Белфасте – какое у меня моральное право обвинять тех, кто предал и предает нас сейчас? Я сам столько лет жил под личиной – вправе ли я осуждать тех, кто делает это теперь.
Надежда только на одно. Что новое поколение избегнет Гнева его и снова сможет сказать, не кривя душой и смело смотря в лицо врагу: мы – русские. И с нами Бог.
А чтобы это новое поколение было, чтобы его не выбили исподтишка, не взорвали в машине, не подстерегли в переулке, не предали враги, мы должны снова взять на себя грех. Ло тирцах. Не убий…
Вознаграждай постепенно, наказывай залпом. Управляя людьми, их надо либо ласкать, либо угнетать. Люди мстят, как правило, только за легкие обиды и оскорбления. Поэтому угнетение должно быть настолько мощным, чтобы отнять всякую надежду на сопротивление. Добрые дела и благодеяния правильнее расточать по капле, чтобы подчиненные имели достаточно времени для благодарной оценки. Наградами и повышениями по службе дорожат, когда они редки. Напротив, наказание лучше осуществлять сразу и в больших дозах. Единовременная жестокость переносится с меньшим раздражением, нежели растянутая во времени. Там, где есть раздражение, управлять поведением людей нельзя. Итак, зло нужно творить сразу, а добро постепенно; гораздо надежнее внушать страх, чем быть любимым. И еще: зло причиняет людям боль, а добро приедается, и оба чувства ведут к одному и тому же результату.
Николо Макиавелли. «Государь». Это теперь для нас Библия. Да еще слова, которые я слышал и которые принадлежали нашему давнему врагу имаму Шамилю. Тот не мужчина, кто думает о последствиях…
Да, именно так. Сняться с тормозов самому. Когда лязг автоматного затвора – самая лучшая музыка. Именно так, и никак иначе.
Они сделали свой ход. Наша очередь.
Костюм шестого класса защиты. Его используют штурмовики при прорыве в помещения, где их может ждать вооруженное сопротивление. Титановый шлем с забралом, делающий человека похожим на средневекового рыцаря. Мы сняли виллу в нескольких сотнях метров отсюда, чтобы при необходимости быстро оказаться на месте событий. Потерянные телефоны проявились здесь уже три раза, а сегодня – четвертый. Они все еще здесь, все до последнего человека. Все и ответят.