Нет пути назад

Афанасьев Александр

Граф Сноудон благоразумно отказался остаться на ночь, даже несмотря на настойчивые просьбы и уверения в том, что дорога по ночам опасна и душманов в округе полно. Он не хотел быть свидетелем чего-то такого, после чего он стал бы «опасным свидетелем», и не хотел бы, чтобы присутствовавшие здесь в припадке раскаяния просто убили его как свидетеля их слов за столом. Откланявшись, он немедленно выехал.

Какое-то время они ехали молча. Потом Кейн процедил сквозь зубы:

– Всего один достойный человек…

– Да уж. Впрочем, я уже говорил тебе, что в разведке нет недостойных, в разведке есть ненужные.

Кейна такие слова явно не устроили – он был мрачнее тучи и держал руль так, что тот в любую минуту мог разломиться.

– Уж не скучаешь ли ты по своему детству?.. – спросил граф.

– Да,

черт возьми, скучаю, – вдруг сказал Кейн, – знаешь, когда я играл в переулках у Месы [47] , у нас была целая компания. Я, англичанин. Сын германского посла. Русские – и дворяне, и нет. Дети местных торговцев. Мы даже общались на смеси языков, никто из нас не знал толком язык другого. Но знаешь что, друг мой? Почему-то у всех нас понятия о том, что можно, что нельзя, что есть подлость, что есть предательство, были одинаковые. Моего лучшего друга тогда звали Мехмет, и он был сыном турецкого моряка, перешедшего на службу к русским, но клянусь, он был мне ближе, чем…

47

Центральный район Стамбула, старый город. Меса – срединный проспект, который раньше шел через весь Константинополь. Когда русские взяли Константинополь, все старые названия сменили на новые. Потом часть старых вернули.

– Чем я, например?

– Я этого не говорил.

– Но подумал? – продолжал допытываться граф.

– Нет, черт возьми, не подумал. Предательству нет оправданий. Но знаешь что, это до чертиков мне надоело.

– Они наши враги, – сказал Сноудон, – это дезинформация. Среди них есть честные и отважные люди. Но есть и такие, и мы должны этим воспользоваться. Ты думаешь, у нас все чисты? И русские не пытаются этим воспользоваться, и может быть, прямо сейчас?!

– В последние несколько недель, когда я был в России, – продолжил Кейн будто не слыша, – мои русские друзья пошли со мной в поход. Мы уже знали, что через некоторое время моего отца отзывают обратно в Лондон и я должен буду покинуть Россию навсегда. Это были русские мальчишки, такие же как я. Я был англичанином, можно сказать, представителем Би-Пи [48] , на меня смотрели как на инструктора, и я не мог уронить честь старой доброй… А времена тогда были такие, что могла разразиться и ядерная война. Я должен был помнить о поражении, черт возьми. Об унижении нации, о Скапа-Флоу. Я должен был ненавидеть их, но вместо этого мы сидели у костра, сушили носки и жарили украденную с фермерского поля картошку, нанизанную на прутики…

48

Роберт Баден-Пауэлл, генерал, основатель движения скаутинга.

Кейн помолчал и добавил:

– И русские и мы зовем своих матерей одинаково – «ма». Я помню об этом, друг. Не могу забыть. Я могу делать то, что я делаю, но не требуй от меня, чтобы мне это нравилось.

– Я тоже не в восторге, – холодно ответил граф Сноудон и добавил: – Я должен что-то знать, чего я не знаю? Что сегодня произошло?

Кейн помолчал. Потом сказал:

– Тот человек, который нас встречал. Который был за рулем. Я помню его. Пашка Каляев, из скаутов. Я помню его по скаутскому слету, отличный стрелок. Он с ними, и я не знаю, что произошло. Но меня это… мучает.

Граф Сноудон глянул в зеркало заднего вида и подобрался, как перед прыжком.

– Возможно, друг, тебе представится возможность узнать, что произошло. Прямо сейчас.

– Ты о чем… черт.

– Да, верно. Их машина едет за нами. Вопрос: зачем?

– Оторвемся? – сказать было проще, чем сделать, дорога была забита.

Вместо ответа граф достал соверен:

– Один поросенок пошел на базар, другой, плача, забился в амбар…

Здесь надо сказать несколько слов о том, почему эти люди, потомки древнейших родов, правящих родов, умыслили такое. Почему они умыслили такое, живя в Империи, которая признавала их права и преимущества,

их особое происхождение, которая не пыталась их изгнать, лишить имущества, низложить. Что, например, могло не устраивать человека, который рано или поздно должен был унаследовать восемь роскошнейших дворцов, не считая других, более скромных жилищ, и состояние около десяти миллиардов рублей. Что нужно было всем этим людям, что их всех не устраивало в той жизни, которой они жили?

Ответ на этот вопрос кроется в психологии. Существует такое понятие, как пирамида Маслоу – пирамида потребностей человека. Ее первая ступень – физиологические потребности, то есть пища и жилье, далее идет безопасность. Последние две ступени из семи – это эстетические потребности (гармония, порядок, красота), и высшая ступень – потребность в самоактуализации (реализация своих целей, способностей, развитие собственной личности). Вот на эти две ступени и надо нам взглянуть, чтобы понять, почему эти люди чувствовали себя неуютно в Империи и почему они пошли на тяжелейшее преступление – измену Престолу и мятеж.

К семидесятым годам двадцатого века объединенной Империи русских и османов (арабов) удалось решить главную задачу – инфраструктурную. Инфраструктура – эта такая штука, на которую надо тратить огромные деньги, но отдачу она дает не сразу, и не прямую, а косвенную. Но без инфраструктуры государство гибнет и распадается. К семидесятым годам удалось завершить прокладку Стратегической железной дороги, в основном сформировать автомобильную и железнодорожную сеть по всей Империи, с запасом построить электростанции и средства передачи энергии. Дальнейшее – как, например, огромный мост через Керченский пролив, или подземный тоннель до Сахалина, или строившийся в описываемый период времени мост на Аляску – уже было не необходимостью, а просто вложениями для обеспечения работой людей и открытия новых возможностей в экономике.

К девяностым годам удалось завершить выравнивание уровня жизни на юге Империи, в бывших владениях османов. Теперь они жили не хуже русских – с поправкой на то, что не нуждались в столь капитальных жилищах и им не нужны были расходы на отопление.

Последующие двадцать лет были годами, когда почти весь добавочный общественный продукт, производимый Империей, был направлен на улучшение жизни людей. И это было заметно: на Востоке, например, где строить было проще и дешевле, нормой было строительство полутора квадратных метров в год на человека, и для большой семьи квартира в сто двадцать – сто пятьдесят метров площади перестала быть мечтой. Нормой стало и владение двумя автомобилями, а не одним. Давно было забыто недоедание – заброшенные земли были окультурены и позволяли снимать по два, по три урожая в год. Даже среди нищих не было голодных ни на севере Империи, ни на ее юге. Нищета определялась отсутствием машины и хоть какого-то собственного жилья.

Несмотря на резкий рост террористических эксцессов, кардинально изменилась ситуация в области безопасности. Десятилетиями нерешенная проблема откровенно враждебной Британии была решена за девяносто часов – и Британия в этой войне потерпела столь тяжелое поражение, на восстановление от которого потребовалось бы лет двадцать. САСШ так же потерпели поражение и переживали тяжелый внутренний кризис, в стране были сильны англофобские и русофильские настроения – в той же войне Россия первая определилась в своей позиции и выступила против Британии.

И коли все физиологические потребности и потребности в безопасности были удовлетворены, настала пора переходить на более высокие ступени пирамиды. Вот тут-то и выяснилось, что потребности в самореализации в России, в Средней Азии, на Востоке понимают совсем по-другому. Кушать хотят все одинаково, и безопасность 1 это тоже понятие одинаковое для всех народов, а вот мечты разные.

Что, например, могло не устраивать блестящего кавалергарда, наследника миллиардов, внешне совсем недурного собой, через постель которого прошла половина светских дам Петербурга? Что вообще может не устраивать в этом случае?