Нет у любви бесследно сгинуть права...

Коллектив авторов

Отдельные произведения пришлось ввести в сборник лишь в отрывках, позволяющих увидеть хотя бы важные художественные черты главных образов легенды.

* * *

Книга состоит из четырех разделов.

Первый представляет наследие древней Месопотамии, античного Средиземноморья, Причерноморья.

Во втором объединены более поздние сказания Востока — Индии, Аравии, Ирана, Закавказья, Средней Азии.

Третий посвящен средневековым легендам Западной Европы (точнее, Европы за современными границами СССР).

В четвертый вошли предания и рассказы о подвигах любви и дружбы на Руси и в России — вплоть до XIX столетия.

С обстоятельствами и временем возникновения произведений, вошедших в каждый раздел, читателя познакомят краткие введения.

Общие комментарии помещены в конце книги; подстрочные примечания, если они но оговорены специально, принадлежат авторам; примечания переводчиков оговариваются; в подстрочные примечания вводятся без оговорок и переводы иноязычных выражений в тексте.

Р.

Г. Подольный

ДРЕВНИЕ МЕСОПОТАМИЯ,

СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ, ПРИЧЕРНОМОРЬЕ

Раздел и книгу открывают отрывки из древнейшей среди ныне известных поэм — «Эпоса о Гильгамеше». «Эпос о Гильгамеше» — высший взлет поэтического творчества и философской мысли Ближнего Востока в древности, высочайшее художественное достижение одной из самых ранних цивилизаций планеты. Сказание было сложено там, где лежали самые, возможно, древние государства нашей планеты — на землях между могучими реками Тигром и Евфратом, в Месопотамии. Еще пять-шесть тысяч лет назад общество живших здесь тогда шумеров разделилось на классы, тут возникла письменность, появились города. В одном из них, У руке, почти пятьдесят веков назад, в начале III тысячелетия до н. э., вождем-царем был Бильгамес-Гильгамеш, прославившийся дальними походами и боевыми подвигами, о которых складывали песнопения и легенды. Шло время. Новые народы приходили в Месопотамию, смешиваясь с ее старыми обитателями, шумерский язык вытеснялся языком пришельцев, аккадским, а слава Гильгамеша со временем только росла. «Эпос о Гильгамеше» слагался, дополнялся и изменялся на протяжении многих столетий, став уже в той далекой, глубочайшей древности своим, близким для нескольких народов. Записи его, выцарапанные клинописью на обожженных глиняных плитках, нашли при раскопках в разных местах Передней Азии, и сделаны эти записи на четырех разных языках: шумерском (родственные связи его не установлены), аккадском (одном из семитских языков), языке державы хеттов (принадлежавшем к индо-европейской языковой семье) и языке хурритском (его относят к кавказским языкам; на близком к хурритскому языку говорили в Урарту — древнейшем государстве на территории нашей родины).

Один из важнейших мотивов «Эпоса о Гильгамеше» — дружба между главным героем поэмы и Энкиду, могучим дикарем, которого правитель Урука приобщает к цивилизации. В мире, где лишь недавно появились угнетатели и угнетенные, цари и подданные, жизнь стала куда беспокойней, чем в родовом обществе, подчинявшемся утвердившимся за многие тысячелетия нормам и традициям. Даже на безусловную недавно верность родича нельзя положиться. В древнейших мифах классовых обществ сами боги низлагают отцов, убивают сыновей, сокрушают братьев — потому что подобное происходило с людьми. А ведь каждому нужен человек, которому абсолютно доверяешь. И юный Гильгамеш, пугающий буйством своих сограждан, страстно мечтает о друге, прежде чем находит его. Он заклинает:

«Пусть падет на меня великое горе, Лишь бы сильного друга себе нашел».

Обретя Энкиду, Гильгамеш вместе с ним уничтожает чудовищ, побеждает ужасного быка, посланного против героев богиней Иштар, чью любовь царь Урука отверг. Но — приходит и великое горе. За участие в совместных с Гильгамешем подвигах Энкиду обречен богами на смерть. В сборник включены отрывки из эпоса, посвященные скорби Гильгамеша, потерявшего друга. А дальше? Оплакав Энкиду, царь Урука отправляется на поиски бессмертия, добывает цветок, возвращающий молодость, но на обратном пути этот цветок у него похищает змея…

Ту же потребность в дружбе, ту же верность друзьям мы видим в древнегреческих сказаниях. Дружба Кастора и Полидевка (один из них в мифе сын бога, а другой — обычный смертный), Ореста и Пилада (первый — царевич) соединяет на жизнь и на смерть разных, но одинаково сильно любящих людей. Символически звучат для нас их имена; приключения героев этих сказаний стали сюжетами античных трагедий и поэм, а потом средневековых романов, стихов XIX в. и пьес нашего столетия. Своим Орестом называет Пушкина Дельвиг в стихотворном послании, эти имена вы найдете у Гете и Пушкина…

С Кастором и Полидевком познакомит здесь читателя пересказ мифа, сделанный более полувека назад советским историком и писателем Н. А. Куном.

Орест и Пилад — в числе героев диалога «Токсарид, или Дружба» крупнейшего античного прозаика Лукиана, жившего во II веке н. э. Здесь же Лукиан рассказывает и о других примерах беззаветной дружбы среди греков и живших на юге европейской части нашей родины скифов.

Идеал супружеской любви древние греки находили в союзе Гектора и Андромахи — союзе, о котором немало говорится в «Илиаде» Гомера и других сказаниях о Троянской войне. В страсти Париса к Елене в этих сказаниях главное — увлечение телесной красотой, в любви Пенелопы к Одиссею подчеркивается верность; брак же Гектора, отважного защитника родного города, и бесконечно преданной ему Андромахи на протяжении тысячелетий привлекает своей гармоничностью. Это отразилось и в помещаемых в сборнике стихотворении великого немецкого поэта Фридриха Шиллера «Прощание Гектора» и отрывках из пьесы крупнейшего французского драматурга XX в. Жана Жироду «Троянской войны не будет».

А самое, может быть, тяжелое испытание для любви — долгая, трудная жизнь вдвоем в бедности. Древнеримский поэт

Овидий воистину обожествил чету добрых стариков — Филемона и Бавкиду, нашедших еще в юности счастье друг в друге. В сборник включен посвященный им отрывок из знаменитой поэмы Овидия «Метаморфозы». Другой отрывок из той же поэмы рассказывает о путешествии певца Орфея в царство мертвых за погибшей женой его — Евридикой. Третий же — о кипрском царе и скульпторе Пигмалионе, любовь которого обратила изваянную им статую в девушку Галатею.

Эти символические подвиги любви стали излюбленными сюжетами в искусстве последующих эпох. Стихотворение «Галатен» русского поэта XIX в. Л. А. Мея — одно из многих произведений, вдохновленных древней легендой; свой вариант «Орфея и Евридики» создал в XX столетии В. Я. Црюсов. Надо сказать, что в творчестве Брюсова особенно широко оказались представлены «легенды веков», поэтому в сборник кроме его «Орфея и Эвридики» вошли еще стихотворения, по-своему передающие древнегреческие сказания об афинском царевиче Тезее (Тесее, Фессее) и критской царевне Ариадне, о погубленных судьбой Геро и Леандре, а также трагическую историю римского полководца Марка Антония и египетской царицы Клеопатры.

Замечательную повесть о любви царя Соломона и девушки с виноградника создал на взятый из Библии сюжет А. И. Куприн.

ИЗ «ЭПОСА О ГИЛЬГАМЕШЕ»

(«О все видавшем»)

Перевод И. М. Дьяконова

Таблица VIII

Едва занялось сияние утра [12] Гильгамеш уста открыл и молвит: «Энкиду, друг мой, твоя мать антилопа И онагр, отец твой, тебя породили, Тебя воспитали хвостатые твари И скот в степи и на пастбищах дальних! Стези Энкиду в лесу кедровом По тебе да плачут день и ночь неумолчно, Да плачут старейшины огражденного Урука, Да плачет руку нам вслед простиравший, Да плачут уступы гор лесистых, По которым с тобою мы взбирались, Да рыдает пажить, как мать родная, Да плачут соком кипарисы и кедры, Средь которых мы пробирались во гневе, Да плачут медведи, гиены, барсы и тигры, Козероги и рыси, львы и туры, Олени и серны, скот и зверье степное, Да плачет бурный Евлей, где мы ходили по брегу, Да плачет светлый Евфрат, где мы черпали воду, Да плачут мужи огражденного Урука И жены, что видали, как быка мы убили, Да плачет жрец Эреду, твое славивший имя, Да плачет мудрец, который пред Эа твое славил имя. Да плачет тот, кто кормил тебя хлебом, Да плачет тот, кто умастил твои ноги, Да плачет тот, кто вина тебе подал, Да плачет блудница, тебя умастившая добрым елеем. Да плачет в свадебный покой вступивший, Супругу обретший твоим мудрым советом, Братья да плачут по тебе, как сестры, В скорби да рвут власы над тобою! Как отец и мать в его дальних кочевьях, Я об Энкиду буду плакать. Внимайте же вы, мужи, внимайте, Внимайте, старейшины огражденного Урука! Я об Энкиду, моем друге, плачу, Словно плакальщица, горько рыдаю: Мощный топор мой, сильный оплот мой, Верный кинжал мой, надежный щит мой, Праздничный плащ мой, пышный убор мой,— Демон злой у меня его отнял! Младший мой брат, гонитель онагров горных, пантер пустыни! Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров горных, пантер пустыни! С кем мы все побеждали, поднимались в горы, Схвативши вместе, быка убили, Погубили Хумбабу, что жил в лесу кедровом! Что за сон теперь овладел тобою? Стал ты темен и меня не слышишь!» А тот головы поднять не может. Тронул он сердце — оно не бьется. Закрыл он другу лицо, как невесте, Сам, как орел, над ним кружит он, Точно львица, чьи львята в ловушке, Мечется грозно взад и вперед он, Словно кудель, раздирает власы он, Словно как скверну, срывает одежды.

12

Непереводимая игра слов (мир — «фрид»), которой Хринг дает понять Фридтйофу, что он узнан. (Примеч. переводчика.)