Нет у любви бесследно сгинуть права...
Шрифт:
ДИОСКУРЫ — КАСТОР И ПОЛИДЕВК
(По Н. А. Куну)
Женой царя Спарты Тиндарея была прекрасная Леда, дочь царя Этолии Фестия. По всей Греции славилась Леда своей дивной красотой. Стала женой Зевса Леда, и было у нее от него двое детей: прекрасная, как богиня, дочь Елена и сын, великий герой Полидевк. От Тиндарея у Леды было тоже двое детей: дочь Клитемнестра и сын Кастор.
Полидевк получил от отца своего бессмертие, а брат его Кастор был смертным. Оба брата были великими героями Греции. Никто не мог превзойти Кастора в искусстве править колесницей, он смирял самых неукротимых коней. Полидевк же был искуснейшим кулачным бойцом, не знавшим равных себе. Во многих подвигах героев Греции участвовали братья Диоскуры. Всегда были они вместе, самая искренняя любовь связывала братьев.
У Диоскуров было два двоюродных брата, Линкей и Идас, — сыновья мессенского царя Афарея. Могучим бойцом был Идас; брат же его Линкей обладал таким острым зрением, что оно проникало даже в недра земли; ничто не могло скрыться от Линкея. Однажды угнали Диоскуры и их двоюродные братья стадо быков из Аркадии и решили поделить между собой добычу. Делить стадо должен был Идас. Захотел Идас завладеть с братом всей добычей и решил прибегнуть к хитрости. Разрезал Идас быка на четыре равные части, разделил их между собой, братом и Диоскурами и предложил отдать одну половину стада тому, кто съест свою часть первым, а другую половину — тому, кто съест вторым. Быстро съел Идас свою часть и помог брату Линкею съесть его часть.
Разгневались Кастор и Полидевк, увидав, что Идас обманул их, и решили отомстить своим двоюродным братьям, с которыми их связывала до этого неразрывная дружба. Вторглись Кастор и Полидевк в Мессению и похитили не только стадо, угнанное из Аркадии, но и часть стада Идаса и Линкея. Они похитили также невест своих двоюродных братьев.
Знали Диоскуры, что не простят им этого Идас и Линкей, и решили спрятаться в дупле большого дерева и ждать, когда начнут преследовать их двоюродные братья. Диоскуры хотели врасплох напасть на них, так как опасались вступать в бой с могучим Идасом, который однажды отважился на борьбу с самим Аполлоном, когда среброрукий бог спорил с ним из-за прекрасной Марпессы [30] . Но не могли скрыться Диоскуры от зорких глаз Линкея. С высокого Тайгета увидал Линкей братьев в дупле дерева. Напали на Диоскуров Идас и Линкей. Прежде чем они успели выйти из засады, Идас ударил своим копьем в дерево и пронзил грудь Кастора. Бросился на них Полидевк. Не выдержали его натиска Афареиды и обратились в бегство. У могилы их отца настиг их Полидевк. Он убил Линкея и начал смертный бой с Идасом. Но Зевс прекратил этот поединок, он бросил сверкающую молнию и ею испепелил и Идаса, и труп Линкея.
30
Поэзия Шиллера не утратила на меня своего влияния, несколько месяцев тому назад я читал моему сыну «Валленштейна», это гигантское произведение! Тот, кто теряет вкус к Шиллеру, тот или стар, или педант, очерствел или забыл себя. Что же сказать о тех скороспелых altkluge Burschen (молодых старичках), которые так хорошо знают недостатки его в семнадцать лет?..
Вернулся Полидевк туда, где лежал смертельно раненный Кастор. Горько плакал он, видя, что смерть разлучает его с братом. Взмолился тогда Полидевк к отцу своему Зевсу и просил дать и ему умереть вместе с братом. Явился громовержец своему сыну и предложил ему или жить вечно юным в сонме богов на Олимпе, или же жить вместе с братом один день в мрачном царстве Аида, другой — на светлом Олимпе. Не захотел Полидевк расстаться с братом и выбрал общую с ним долю. С тех пор братья один день блуждают по мрачным полям царства теней умерших, а другой день живут вместе с богами во дворце эгидодержавного Зевса. Чтут греки братьев Диоскуров, как богов. Они защитники во всех опасностях, они защищают людей во время пути как на чужбине, так и на родине.
ОВИДИЙ
ПИГМАЛИОН
(Из «Метаморфоз»)
Перевод С. В. Шервинского
…Оскорбись на пороки, которых природа Женской душе в изобилье дала, холостой, одинокий Жил он, и ложе его лишено было долго подруги. А меж тем белоснежную он с неизменным искусством Резал слоновую кость. И создал он образ — подобной Женщины свет не видал — и свое полюбил он созданье! Девушки было лицо у нее; совсем как живая, Будто бы с места сойти она хочет, да только страшится. Вот до чего было скрыто самим же искусством искусство! Диву дивится творец и пылает к подобию тела. Часто протягивал он к изваянию руки, пытая, Тело ли это иль кость? Нет, это не кость! — признается, Деву целует и мнит, что взаимно; к ней речь обращает. Держит — и верит, что в плоть при касании пальцы уходят. Страшно ему, что синяк на тронутом выступит теле. То он ласкает ее, то для девушек милые вещи Дарит; иль раковин ей принесет, иль камешков мелких, Маленьких птиц иль цветов с лепестками о тысяче красок. Лилий, иль пестрых шаров, иль с дерева павших слезинок Дев Гелиад, Он ее украшает одеждой. В каменья Ей убирает персты, в ожерелья — длинную шею. Легкие серьги в ушах, на грудь упадают подвески. Все ей к лицу. Но не меньше она и нагая красива. На покрывала кладет, что от раковин алы сидонских, Ложа, подругой ее называет, склоненную шею Нежит на мягком пуху, как будто та чувствовать может! Праздник Венеры настал, по всему прославляемый Кипру. Возле святых алтарей с наведенными златом рогами Падали туши телиц, в белоснежную закланы шею. Ладан курился. И вот, на алтарь совершив приношенье, Робко ваятель сказал: «Коль все вам доступно, о боги, Дайте, молю, мне жену (не решился ту деву из кости Упомянуть), чтоб была на мою, что из кости, похожа!» На торжествах золотая сама находилась Венера И поняла, что таится в мольбе; и, являя богини Дружество, трижды огонь запылал и взвился языками. В дом возвратившись, бежит он к желанному образу девы И, над постелью склоняясь, целует, — тепла она будто… Снова целует ее и руками касается грудей,— И под рукой умягчается кость; утрачена твердость, Вот поддается перстам, уступает… Гиметтский на солнце Так размягчается воск, под пальцем большим получает Разные формы и, так примененный, пригоден для дела. Стал он и, робости полн и веселья, ошибки боится; Снова, любя, он к желаньям своим прикасается, снова Тело пред ним, — под перстом нажимающим жилы трепещут. Тут лишь пафосский герой полноценные речи находит, Чтоб Венере излить благодарность. Уста прижимает Он, наконец, к неподдельным устам, — и чует лобзанья Дева; краснеет она и, подняв свои робкие очи Светлые к свету, зараз небеса и любимого видит. Гостьей богиня сидит на устроенной ею же свадьбе.Л. А. МЕЙ
ГАЛАТЕЯ
1
2
ОВИДИЙ
ФИЛЕМОН И БАВКИДА
(Из «Метаморфоз»)
Перевод С. В. Шервинского
…Велико всемогущество неба, пределов Нет ему: что захотят небожители, то и свершится. Чтобы сомненья прошли, расскажу: дуб с липою рядом Есть на фригийских холмах, обнесенные скромной стеною. Сам те места я видал: на равнины Пелоповы послан Был я Питфеем, туда, где отец его ранее правил. Есть там болото вблизи — обитаемый прежде участок; Ныне — желанный приют для нырка да для куры болотной. В смертном обличье туда раз Юпитер пришел при отце же Крылья сложивший свои жезлоносец, Атлантов потомок. Сотни домов обошли, о приюте прося и покое. Сотни домов ворота призакрыли, единственный принял; Малый, однако же, дом, тростником и соломою крытый. Благочестивая в нем Бавкида жила с Филемоном, Два старика: тут они сочетались в юности браком, В хижине той же вдвоем и состарились. Легкою стала Бедность смиренная им, и сносили ее безмятежно. Было б напрасно искать в доме том господ и прислугу, Все здесь хозяйство — в двоих; все сами: прикажут — исполнят. Так, коснулись едва небожители скромных Пенатов, Только, погнувши главы, ступили под низкие двери, Старец подставил скамью, отдохнуть предлагая пришельцам. Грубую ткань на нее поспешила накинуть Бавкида. Теплую тотчас золу в очаге отгребла и вчерашний Вновь оживила огонь, листвы ему с сохлой корою В пищу дала и вздувать его старческим стала дыханьем. Связки из прутьев она и Сухие сучки собирает С кровли, ломает в куски, — котелочек поставила медный. Вот с овощей, что супруг в орошенном собрал огороде, Листья счищает ножом; старик же двузубою вилой Спину свиньи достает, что, на балке вися, закоптилась. Долго хранилася там, — от нее отрезает кусочек Тонкий; отрезав, его в закипевшей воде размягчает. Длинное время меж тем коротают они в разговорах, — Времени и не видать. Находилась кленовая шайка В хижине их, на гвозде за кривую повешена ручку. Теплой водой наполняют ее; утомленные ноги Греются в ней. Посредине — кровать, у нее ивяные Рама и ножки, на ней — камышовое мягкое ложе. Тканью покрыли его, которую разве лишь в праздник Им приводилось стелить, но была и стара и потерта Ткань, — не могла бы она ивяной погнушаться кроватью. И возлегли божества. Подоткнувшись, дрожащая, ставит Столик старуха, но он покороче на третью был ногу. Выровнял их черепок. Лишь быть перестал он покатым, Доску прямую его они свежею мятой натерли. Ставят плоды, двух разных цветов, непорочной Минервы, Осенью сорванный терн, заготовленный в винном отстое, Редьку, индивий — салат, молоко, загустевшее в творог, Яйца, легко на нежарком огне испеченные, ставят. В утвари глиняной все. После этого ставят узорный, Тоже из глины, кратер и простые из бука резного Чаши, которых нутро желтоватым промазано воском. Тотчас за этим очаг предлагает горячие блюда. Вскоре приносят еще, хоть не больно-то старые, вина; Их отодвинув, дают местечко второй перемене. Тут и орехи, и пальм сушеные ягоды, смоквы, Сливы, плоды благовонные тут в широких корзинах, И золотой виноград на багряных оборванных лозах. Светлый сотовый мед в середине; над всем же — радушье Лиц и к приему гостей не вялая, слабая воля. А между тем вот не раз, опорожненный, вновь сам собою, — Видят, — наполнен кратер, подливаются сами и вина. Диву дивятся они, устрашившись и руки подъемля, Стали молитву творить Филемон оробелый с Бавкидой. Молят простить их за стол, за убогое пира убранство. Гусь был в хозяйстве один, поместья их малого сторож, — Гостеприимным богам принести его в жертву решили. Резвый крылом, он уже притомил отягченных летами, — Все ускользает от них; наконец, случилось, к самим он Подбегает богам. Те птицу убить запретили. «Боги мы оба. Пускай упадет на безбожных соседей Кара, — сказали они, — но даруется, в бедствии этом, Быть невредимыми вам; свое лишь покиньте жилище. Следом за нами теперь отправляйтесь. На горные кручи Вместе идите». Они повинуются, с помощью палок Силятся оба ступать, подымаясь по длинному склону. Были они от вершины горы в расстоянье полета Пущенной с лука стрелы, — назад обернулись и видят: Все затопила вода, — один выдается их домик. И между тем как дивятся они и скорбят о соседях, Ветхая хижина их, для двоих тесноватая даже, Вдруг превращается в храм; на месте подпорок — колонны, Золотом крыша блестит, земля одевается в мрамор, Двери резные висят, золоченым становится зданье. Ласковой речью тогда говорит им потомок Сатурна: «Праведный, молви, старик, и достойная мужа супруга, Молви, что хочется вам!» И, сказав два слова Бавкиде, Общее их пожеланье открыл Филемон Всемогущим: «Вашими быть мы жрецами хотим, при святилищах ваших Службу нести и, поскольку ведем мы в согласии годы, Час пусть один унесет нас обоих, чтоб мне не увидеть, Как сожигают жену, и не быть похороненным ею». Их пожеланья сбылись; оставалися стражами храма Жизнь остальную свою… Отягченные годами, как-то Став у святых ступеней, вспоминать они стали события. Вдруг увидал Филемон: одевается в зелень Бавкида; Видит Бавкида: старик Филемон одевается в зелень. Похолодевшие их увенчались вершинами лица. Тихо успели они обменяться приветом: «Прощай же, Муж мой!» — «Прощай, о жена!» — так вместе сказали, и сразу Рот им покрыла листва. И теперь обитатель Кибиры Два вам покажет ствола, от единого корня возросших. Этот не вздорный рассказ, веденный не с целью обмана, От стариков я слыхал, да и сам я висящие видел Также на ветках венки; сам свежих принес и промолвил: «Праведных боги хранят: почитающий — сам почитаем».