…нет воспоминаний без тебя

Сафарли Эльчин

Рядом с тобой я находила редкие закоулки Москвы, не пользуясь картой города. До тебя я была подросшим слепым котенком, который научился ходить, но не научился ориентироваться. В жизни... Кажется, после тебя я снова зажмурилась. Но однажды я наконец-то раскрою глаза и увижу, как сверху тоннами темноты опускается ночь. Выдержу, а может, и все пойму...

* * *

Я не отдавала тебя снам, предварительно не поиграв их цветными камушками в ладонях, не обогрев тебя собой. Ты же был по вечерам таким трогательным зябликом! Хотя до декабря не поддевал под куртку ничего, кроме футболки. Но дрожал ты именно перед сном, в прохладной постели, накрывшись с головой белым одеялом. Я прижималась к тебе

плотнее. Водила пальцем по тронутому пушком животу, целовала кудри из черного шоколада, а ты засыпал, блаженно вздыхая и не снимая левой руки с моей груди. Я все смотрела на тебя, неописуемо красивого мужчину с ресницами-полумесяцами, временами бросая взгляды в окружающую темноту. Боялась увидеть пропасть, которая разевает пасть рядом с любящими людьми, как правило, на самом пике их любви. Бездну, которая бурлит заразным недоверием, ранящими осколками обид, призраками прошлого. Боялась пропустить появление первых трещинок – пока они не разрослись, их надо успеть зашпаклевать...

Мои тревоги не были беспочвенны. Конечно, в них было изрядно простого желания перестраховаться. Однако дно любых человеческих отношений усыпано галькой, которая кажется безобидной, но с легкостью оборачивается подводными камнями, – я это уяснила из прошлых опытов. Поэтому я хранила бондовскую бдительность, предпочитая не пытать затейливыми вопросами, не протягивать пытливые взгляды через обеденный стол. Проблемы нужно решать в голове, по мере их появления...

Мало говорили дома. Настоящее общение разворачивалось в пробках. В тесноте журчащих автомобилей мы расписывали грядущие выходные, беседовали с друзьями по громкой связи одного из мобильников, заказывали билеты на концерт Катамадзе, целовались в мельтешении уставших дворников и плюшевых снежинок, искали решения бытовых проблем, ругались в попсовой заглушке «Катя, возьми телефон», по очереди отлучались на заднее сиденье, чтобы пописать в пакеты «Перекрестка», «Библио-Глобуса», «Бюстье» и другие, отыскавшиеся в салоне.

Он утверждал, что в нашей любви невозможен разлад. «Слишком реальны наши отношения, без книжной романтики. Партнерство...» Я внушала себе это целыми днями, добавляя, правда, что и романтика между нами есть, просто она тоже реальная... Он вслух мечтал, как в будущем у нас будет ребенок. «Стать отцом убедила меня ты, сама того не зная. Должен признаться, я в общем-то не лажу с детьми... Но у женщины с таким сердцем, как твое, и с таким умом, как у тебя, да еще плюс мой! – обязательно родится гений...» Я, счастливая-счастливая, целовала его в шершавый подбородок со словами: «Твое сердце ничуть не хуже моего, а может, и лучше»...

Глядя на него спящего, с жадностью охватывая взглядом родные черты, шрамы, выступы и впадинки любимого лица, я понимала, что именно таким я представляла себе своего сына (почему-то я всегда мечтала о мальчике, а не девочке). Он был бы таким открытым, настоящим и чуточку сумасшедшим. Я родила бы ребенка от любимого и любящего мужчины. О большем мечтать мне не хватало фантазии... Что, даже и эта простая мечта обернулась недосягаемой?..

* * *

Ты разогревал продрогшую за ночь машину, а я выводила пальцем сердце-мишень на заснеженной глади лобового стекла. Ты мило возмущался, отрывисто сигналя. «Родная, мы на работу опаздываем, садись давай... Лучше сам расчищу...» Я отвечала улыбкой на упреки, всматриваясь в сонно-угрюмое зимнее небо. Снежинки белоснежной сажей опускались на Москву, из каменной трубы дворовой котельной вываливались клубы густого пара, разноцветные кошки сидели на ступеньках второго подъезда, ожидая резкой ноты распахивающейся двери и появления тети Любы, щедрой кормилицы мохнатых беспризорниц.

Я слышала, как мое счастливое сердце шепчет легкому ветерку утреннее приветствие, и понимала, что готова взлететь по этому свежему ванильному воздуху туда, где самолеты упираются носами в невидимый предел, а рассвет скучает по заре. Натягивала до носа желтую шапку с оранжевым бубенчиком и, наслаждаясь протяжным скрипом снега под своими уггами, ныряла в автомобильное пространство, где почему-то всегда пахло только им, хоть и я тоже была постоянным пассажиром. Мне не обидно. Я любила этот запах. Вдыхала с жадностью, как отменную кубинскую травку. В нем были ноты light-сигарет, нежного и резкого одеколона Hypnose, обволакивающей защищенности, мужественного простора и земляничных леденцов, разбросанных по салону.

Как только мы выезжали на трассу, навстречу осточертевшим пробкам, он, придерживаясь ритуала, просил прикурить ему сигарету. Первую сигарету нового дня. И я, вытащив из бардачка пачку «Winston», обыкновенно подолгу искала зажигалку, которая привычно затерялась в недрах сидений. В процессе копошения я смеялась, ойкала-ахала, успевая подпевать какой-то попсовой шелухе из радио, а он поглядывал на меня, улыбался кончиками губ, называя «самой красивой растеряхой».

Спросите: что я больше всего любила в этой жизни? Отвечаю: будни. Их начала и концы, их победы и поражения, их потери и приобретения. В них не было даже претензии на уникальность. Все привычно, как у многих. Но самый важный смысл этих будней заключался в том, что мы встречали-провожали дни вместе...

Моя любовь к нему граничила с признательностью. В режиме нон-стоп хотелось говорить «спасибо». За то, что он снова научил меня смеяться, завел мои душевные механизмы, возродил волю к жизни, вытащил на поверхность океана, где, как оказалось, вечное лето, в воздухе разлита нежность, а заря расцветает карамельными самоцветами. И каждый раз, отвечая на его поцелуи, я выдыхала бесконечную череду из семи звуков. «С», «П», «А», «С», «И», «Б», «О». Он ничего не отвечал. Лишь крепче прижимал к себе, пряча от полоски лунного света, проникающей в нашу спальню сквозь не до конца зашторенное окно...

* * *

В дневнике я пишу, будто обращаясь к аудитории, которой нет, да и откуда ей взяться. Что же это? Раздвоение личности? «Диалог по душам»? Желание рассказать еще кому-то, кроме себя? Желание быть услышанной?..

* * *

Я очень люблю аэропорты. Место свершения судеб. И каждый раз, вне зависимости от того, в аэропорту какого города я нахожусь, я вспоминаю слова из «Реальной любви». Под них провожаю самолеты, стоя перед окном зала ожидания. И мне хочется верить, что все, кто улетает, летят навстречу своему счастью. Пусть летят...

«Согласно общему мнению, мы живем в мире ненависти и алчности. Но я не согласен. Мне кажется, что любовь повсюду. Зачастую любовь не очень заметна и торжественна, но она повсюду: отцы и сыновья, матери и дочери, мужья и жены, любовники, любовницы, закадычные друзья. В телефонных звонках из башен-близнецов, в которые врезались самолеты, не было ненависти или мести, только признания в любви. Если присмотреться, возникнет подозрение, что love actually is all around» (любовь повсюду).

Так и есть.

* * *

Вели обычную жизнь, но отключиться от ее чрезмерно материальной стороны с трудом удавалось. Если бы мы вникали в суть всех окружающих нас проблем, то давно лишились бы отваги на пути их постепенного преодоления. Старались наслаждаться мгновениями-благовониями, вырезать мысли-жилки, лечить сердечной мякотью загрубевшие губы. Уж больно дорого достались друг другу. Чего бы мы ни пожелали в жизни, ничто не дается легко – цена желаний всегда оказывается непомерно высока. Но желать все равно нужно, чтобы продолжать жить. Это как вдыхать аромат цветов мандаринового дерева, помнить о плодах, которые появятся на их месте, но стараться не думать, какими они будут на вкус: кисловатыми или сладкими?..