Нет жизни никакой
Шрифт:
— Как умеешь.
— Да объяснить-то я умею, — усмехнулся Никита. — Только вряд ли ты поймешь.
— Почему?
— Потому что ты бесполый.
— Ну знаешь, — обиделся полуцутик. — Бесполый-то я бесполый, но с людьми дело имею давно. С планетами вот Нечасто приходилось сталкиваться. Но, как я понял, во многом человек и планета схожи. Как мне говорил один мертвец… Гете, кажется, его звали… он говорил: каждый человек— это целый мир. То есть планета. Так вот. Если ты Имеешь в виду тот факт, что оргазм повышает энергетический уровень
— Ну, что-то подобное я и хотел сказать.
— Я и понял, — фыркнул полуцутик. — Но когда я говорил, что Мария могла перекинуть кого-то из нас на Землю по ошибке, то я имел в виду Степу, и только Степу. А нас никак не могло на Землю кинуть.
— Почему это? — поинтересовался Никита.
— Да потому что я — полуцутик! — воскликнул Г-гы-ы. —Ты когда-нибудь на Земле полуцутика видел?
Никита задумался.
— Ну… когда я в Питер с братвой ездил… на курсы повышения квалификации, я в кунсткамеру заходил… Там много чего видел — и не таких, как ты… А если серьезно ты хочешь мне сказать, что…
— Полуцутик никак не может оказаться в мире живых, — твердо выговорил Г-гы-ы. — Просто никак не может. Одно дело — изотерическая проекция.
— Чего? — наморщился Никита.
— Ну, я с этим Дрыгайло общался в виде изотерической проекции, — объяснил полуцутик.
— Понятно…
— Одно дело — изотерическая проекция, а совсем другое дело — полуцутик в натуральном виде. Полуцутик или там цутик в мире живых — это невозможно. Это как кусок льда в пламени. Против всяких законов. Я могу себе представить, что Степу перекинуло в мир живых, но что никто никогда себе не представит — это коренное население Загробных Миров в мире живых.
— Ясно, — вздохнул Никита. — Другими словами — мы все еще в пределах Цепочки. А я-то думал…
— Мы в Пятьдесят Восьмом Загробном, — отрезал полуцутик. — И точка.
— Ладно, — сказал Никита. — Проехали… То есть — поехали. Прямо к этому дому. Просто поразительно — дом. такой, какие бывают у нас, в Саратове. Пятиэтажка.
— А?
— Дом, состоящий из пяти этажей, называется пятиэтажкой-
— Надо же, — усмехнулся Г-гы-ы, — язык сломаешь-
— И лавочка. А на лавочке кто-то сидит. Бог мой! — воскликнул Никита. — Две бабульки! Прямо как у меня дома — в Саратове!
Пятиэтажный дом, тихий, как будто безлюдный — две бабки на сломанной скамейке, вместо одной из ножек которой сложены друг на друга несколько обломанных кирпичей, дряхлый садик и символическая изгородь вокруг него. Тихо было очень.
Кабинка генератора затарахтела, останавливаясь. Клубы черного дыма снова пыхнули изо всех щелей генератора. Полуцутик легко выпрыгнул наружу. Никита последовал его примеру.
— Однако ровно полдень, — сказал Никита, посмотрев на красно-зеленое солнце, и направился к подъезду, возле которого громоздилась сломанная скамейка.
Бабки встретили его настороженно.
— Это что за дом? — осведомился Никита.
— Дом номер пять, — ответила одна из бабок, оглядывая полуголого Никиту с пяток до набедренной повязки таким взглядом, что даже бесполый полуцутик присвистнул, а Никита смутился и стал смотреть в сторону.
— Мы тут кое-кого ищем, — сказал полуцутик.
— Кого? — спросила бабка.
— Кое-кого. Ну… кое-кого, — проговорил Г-гы-ы и подмигнул.
Никита удивленно посмотрел на него.
— Не знаем, — ответила вторая бабка. — И нечего здесь машиной своей гудеть. И так весь воздух загрязнили в центре мира — даже здесь дышать нельзя.
Никита оглянулся на безмолвно стоящую кабинку генератора.
— Я не буду гудеть, — терпеливо сказал полуцутик, — и воздух загрязнять не буду. Только найдем кого надо и уйдем. И все.
— Машины здесь ставить нельзя, — неприязненно проговорила бабка и почесала свалявшиеся пакли волос под нечистой шалью.
— Так ведь знаков нет нигде запрещающих…
— Вот знак… — И бабка поднесла к носу Г-гы-ы сморщенный кулачок, из пальцев которого была сложена вполне неприличная фигура.
Г-гы-ы поморщился. Никита тоже.
— Ну, чего встали-то? — осведомилась одна из бабок. — Проходи давай…
Никита вздохнул, усадил на плечо полуцутика и вошел в единственный подъезд пятиэтажки.
Конечно, никакого освещения в подъезде не наблюдалось, но и безо всякого освещения видно было, что стены обшарпаны практически до кирпичей, с потолка свисают обрывки проводов вперемешку с паутиной, а под ногами громоздится всякая мусорная дрянь.
Никита с полуцутиком на плече поднялся на площадку второго этажа. Сверху тянуло кислыми щами и давно не стиранным бельем, где-то, кажется, на чердаке, оглушительно заорали кошки. Дневной свет косо падал из обнаженного подъездного окошка на осыпающуюся кирпичной крошкой стену — а на стене виднелась намалеванная грязно-серой краской короткая надпись:
— «Туда», — и стрелочка вниз.
— Слушай, — шепотом спросил Никита Г-гы-ы, — а чего ты плел этим бабкам? Кого это «кое-кого» мы ищем?
— А тебе не все равно? — откликнулся полуцутик. — Бабки нас как-то подозрительно осматривали, вот я и придумал дело, которое нас сюда привело. Без дела неловко чужое внимание занимать.
— Лучше ничего придумать не мог? Ищем кое-кого. И подмигивает еще.
— Говорил бы сам тогда, — огрызнулся полуцутик. — А то глазки в землю упер и все дела.
— А чего она так смотрит? Г-гы-ы захихикал.
— Ты такой привлекательный. На тебя не только голубокожие гуманоиды западают и планеты, но и даже старушки. Причем покойные.
— Пошел ты… Кстати, что за странная табличка?
— А я знаю? Пошли посмотрим.
Никита пожал плечами и снова спустился на первый этаж. На площадке первого этажа находились две двери — но вели эти двери, несомненно, в жилые помещения.
Услышав шорох позади, Никита быстро обернулся. Полуцутик от неожиданности подпрыгнул на его плече.