НЕТ
Шрифт:
Летчик позвал инженера.
– Расскажи мне все про тормозные щитки. Все, что знаешь.
Инженер рассказывал долго и обстоятельно. Из его слов получалось, что щитки на первых полетах барахлили, расслаблялись, но инженер был убежден – дефект не конструктивного, а скорее всего сборочного характера.
В половине первого Хабарова позвали к начальнику Центра.
Верный привычке генерал начал с главного:
– Трясет?
– Пока не трясет, – сказал Хабаров, – но у меня есть, что называется, версия… Видимо, в эксплуатации возникает интерференция. Щитки вибрируют и отбрасывают возмущенную струю воздушного потока на руль глубины…
– Что вы предлагаете?
– Надо расслабить тяги тормозных щитков и проверить…
– Вы предлагаете продуть машину в аэродинамической трубе?
– Это займет слишком много времени. Я бы просто слетал и посмотрел, как все будет выглядеть в полете.
– Без Главного конструктора я такое решение не приму, – сказал генерал, – надо посоветоваться с хозяином машины. А двигатель как?
– Работает. Пока все нормально, и он работает нормально.
В шестнадцать сорок Хабаров был снова на семи тысячах метров.
260.
250.
240.
Теперь машину затрясло неожиданно и резко.
Хабаров ждал этой тряски и поэтому отреагировал мгновенно – убрал щитки, отдал ручку управления от себя. Самолет успокоился. А двигатель? Двигатель работал нормально.
Хабаров воспроизвел режим, и все повторилось. Двигатель работал по-прежнему нормально.
И тут на глаза ему попалась ручка пожарного крана. Она стояла на полу между правой педалью и сиденьем.
Хабаров снова набрал высоту. Расстегнул привязные ремни и, вызвав тряску, попытался развернуться в кабине так, чтобы увидеть хвостовое оперение.
Тряска усилилась. Машину мотнуло в сторону, ноги слетели с педалей. Хабаров подумал: мог Збарский, вполне мог непроизвольно перекрыть кран ногой.
Он опять набрал высоту. Привязался. Погасил скорость. Вызвал тряску и, с трудом дотянувшись до пожарного крана рукой, перекрыл подачу топлива в двигатель.
Выждал секунду, выждал еще и еще…
Двигатель обрезал, и машину замотало так, что Хабаров едва удержал ручку управления в ладонях.
На пяти тысячах метров Хабаров едва укротил самолет, пропланировал немного, запустил двигатель и произвел посадку.
Они сидели вдвоем в пустом летном домике: Хабаров и Збарский. Говорил Виктор Михайлович:
– Я считаю, что причина тряски – нарушение регулировки тормозных щитков. Твои ошибки, Саша: первая, не надо было отвязываться. Это привело к непроизвольному выключению двигателя. Скорее всего ты ногой ударил по ручке пожарного крана; вторая ошибка – ты не оценил вовремя высоту. Вероятнее всего, оттого, что тебя прилично приложило головой к фонарю. Но прыгал ты не с двух, а скорее всего с четырех с чем-то тысяч метров…
Збарский слушал молча.
– А теперь прочитай мое заключение. Это черновик, – и Хабаров протянул Збарскому лист.
После обычных вступительных фраз в заключении было сказано:
"1. Причиной возникновения тряски считаю нарушение регулировки тяг тормозных щитков, возникающее в эксплуатации.
2. Выключение двигателя заметно усугубляет положение, изменяя характер тряски – делает ее резче, апериодичней и острее по амплитуде.
3. Расположение ручки пожарного крана на полу, в непосредственной близости от упора правой ноги крайне неудачно. При сильной тряске возможно непредвиденное перекрытие крана ногой, что повлечет за собой остановку двигателя.
Вывод: необходима конструктивная доработка тормозных щитков и тщательный контроль за состоянием тяг в эксплуатации. Ручку пожарного крана следует с пола перенести на бортовую панель.
Летчик-испытатель Хабаров".
Збарский дочитал бумагу до конца и, глядя в окно, сказал:
– Спасибо, Витя. От лишних неприятностей, возможно, ты меня и прикроешь, – он постучал пальцем по бумаге, – но… Старею, и тут ничего не сделаешь. Видно, надо кончать с истребителями. Пора. – Он встал и, нагнув голову, быстро вышел из комнаты.
И был у Хабарова еще один разговор – с начальником Центра. Генерал прочитал заключение Хабарова, снял очки и спросил:
– Все?
– Все.
– Оправдываете Збарского?
– Вы требовали от меня установить истину, а не судить Збарского. Истину, мне кажется, удалось найти…
– А осуждать товарища не хотите? Предоставляете эту малоприятную возможность начальству?
– Я не следователь, – сказал Хабаров, – не обижайтесь.
– Да, конечно. Может быть, вы и правы. Но мне-то что со Збарским делать?
– Переведите его к Игнатьеву. На больших кораблях он еще спокойненько лет десять пролетает.
Глава десятая
Выше, выше, выше… дальше некуда, дальше не вытягивает двигатель.
Небо над головой делается совсем фиолетовым, густым-густым, и облака, и грозы, и вообще всякая погода остаются далеко внизу, под ногами. А здесь адский мороз, бесконечная пустота и фиолетовое свечение. Все. Это потолок крылатой машины. И небо, которое лежит выше, принадлежит уже ракетам, оно – преддверие космоса.
Вот здесь, на потолке, на самой вершине, вспомни тех, чьи руки вознесли тебя над миром. Они, эти руки, остались там, на Земле, но и здесь ты в их власти: ослабни заклепка, нарушься герметичность кабины – и фиолетовое небо ворвется в кабину, и, прежде чем ты успеешь понять, что же случилось, закипит кровь в сосудах, остановится сердце…
Так пусть же будут благословенны руки, отправляющие нас на высоту, пусть никогда не устают и никогда не ошибаются.