НЕТ
Шрифт:
– Ну что? – спросила мать.
– Говорит, соскучился, просит зайти.?
– Вы же вчера ночью вместе летали, когда ж он успел соскучиться??
– Вчера ночью мы как раз врозь летали, – усмехнулся Виктор Михайлович, – но дело не в этом. Я схожу.
Штурман был дома один. Жена еще не вернулась из вечерней школы, где преподавала немецкий.
На круглом обеденном столе Хабаров увидел старую, потрепанную книжку в синем самодельном переплете. Заметил корешок, аккуратно выклеенный из куска широкой изоляционной ленты. Виктор Михайлович взял книгу в руки. Оказалось: Джимми Коллинз, "Летчик-испытатель", довоенное издание с послесловием Чкалова и Байдукова.
– Наслаждаешься? – спросил Хабаров.
– А что? Это вещь! Это настоящая вещь, господа присяжные заседатели, если, конечно, смотреть в корень… Виктор Михайлович свистнул.
– Ты чего? – спросил Орлов.
– Ничего. Просто я давно уже заметил, если ты начинаешь разговаривать на одесский манер – дела, как правило, оказываются дерьмовыми. Так, без дураков, что случилось?
– Ладно, давай без дураков. Спина у меня болит. Когда мы катапультировались, что-то там, видно, не так хрустнуло, Витя.
– С врачом говорил?
– Нет. И не хочу. Ему скажи: в госпиталь упрячет на обследование, а это, как пить дать, месяц. У меня есть другой вариант, но сначала скажи: что ты собираешься дальше делать?
– В каком плане?
– Ну, аварийная комиссия заключение сочинит. Надо полагать, по рогам Вадиму Сергеевичу дадут, но, я думаю, не сильно. Машина нужна. Будут готовить дублер. Ты возьмешь дублер?
Хабаров ответил не сразу.
– Если Вадим Сергеевич сделает то, на чем я настаивал с самого начала, вероятно, возьму. Только сам себя предлагать не собираюсь. Им нужно – пусть просят.
– Ясно. А как ты смотришь на такой вариант: что, если нам всем экипажем попроситься сейчас в отпуск? Я бы на Мацесту махнул, показал свой хребет местным мастерам, ванны попринимал бы. У инженера настроение на троечку. Очень уж он за Углова переживает, да и жена из него душу тянет: брось да брось, сколько можно летать, не до ста же лет. Так что ему тоже полезно отдохнуть и побыть вне сферы ее влияния. Словом, как ты на это дело смотришь?
– Отпуск – хорошо. Только надо как-то поаккуратнее с начлетом на эту тему поговорить, чтобы ему не стукнуло, будто я вас в "дипломатический отпуск" увести хочу. Понимаешь?
– Да что ты, Витя, Кравцову такая муть никогда в голову не придет.
– Сам он может и не подумать, а подсказчики могут наймись. Слишком он, к сожалению, в последнее время стал к окружению своему прислушиваться.
– Выпить хочешь? Ребята из Еревана коньячок привезли.
– Спасибо, не хочу.
– Я тоже не хочу. – Держась обеими руками за спину и чуть-чуть раскачиваясь, Орлов прошелся по комнате. – Так что, решили?
– В принципе – да. Решили. А подробности уточним завтра. Согласен?
– Согласен.
На этом они расстались.
Глава одиннадцатая
Курс на юго-восток. Высота – десять тысяч. Звезд не видно, горизонта не видно. Ничего не видно. Но в какой-то момент на черноте, не имеющей ни конца ни края, проступает белесое пятно. Пятно меняет очертания, увеличивается, обретает окраску. Сначала становится бледно-бледно-бледно-желтым, потом – розовым, потом – тускло-красным. Пятно растекается.
Из крошечного озерцо вытягивается в порядочное теплое озеро, в горячую реку, уже не бледно-красную, а рубиновую. Река рвет берега, меняет русло, ширится, переполняясь оранжевой, лучистой лавой. Река дробится на протоки, слизывает темные островки, охватывает своим сиянием добрую половину неба. И вот уже голубой, едва уловимой черточкой намечается горизонт.
Горизонт плавится: голубой, светло-соломенный, золотисто-желтый. Дальше смотреть невозможно: золото горит, золото слепит… И разом на работу выходит солнце. Налитое пожаром, оно быстро поднимается по блеклому чистому небу.
Если бы авиация могла подарить человеку только одну-единственную радость – встречу с восходящим солнцем на высоте в десять тысяч метров, и то стоило бы бросить все земные заботы и уйти в летчики…
На этот раз начлет смотрел почти весело. И не тянул слова, и не косился в окно, а сказал просто:
– Отпуск? Законное дело. Только хорошо бы дополучить с тебя, Виктор Михайлович, один полетик. Ты как?
– Какой полетик?
– Завтра-послезавтра выкатят большую машину Севса. Ноги заменили, еще кое-какие доработки сделали, так, мелочь всякую… Ну вот. Контрольный облет за тобой. Чего там осталось – часа на три!
Хабаров согласился. Он не очень верил, что машина будет действительно готова завтра-послезавтра. Так всегда бывает: обещают вот-вот, а как до дела доходит, так жди неделю, а то и все две, но отказываться не стал. Виктор Михайлович считал своей прямой обязанностью довести работу до конца. И хотя в том, что эта работа распалась на два этапа, его вины не было, спорить и не подумал.
– Хорошо, додадим полетик, что должен, то отдам.
Теперь он знал: его задача состоит в том, чтобы лишний раз не попадаться на глаза начальству. А то непременно сунут куда-нибудь на подхват, и тогда не скоро вырвешься.
Хабаров наведался на машину Севса и убедился – работы там еще дней на пять, не меньше. По утрам он приезжал на аэродром и сразу же, не заходя в летную комнату, прятался либо в техническом отделе, либо в спецбиблиотеке, либо нырял в комнату отдыха для перелетных экипажей.
Черно-белый автомобиль Хабарова стоял напротив административного корпуса испытательного Центра, каждому ясно: Виктор Михайлович здесь, но найти его было не так-то просто.
В техническом отделе Хабаров изучал материалы, так или иначе связанные с двигателями последней модификации. Двигатели его беспокоили. Со дня катастрофы Углова двигатели гвоздем засели в голове Хабарова. И что бы он ни делал, чем бы ни занимался, мысли его снова и снова возвращались к обстоятельствам несчастья. Его угнетала неясность…