НЕТ
Шрифт:
А в спецбиблиотеке он перелистывал зарубежные авиационные журналы и постоянно брал разные биологические издания Академии наук. Биология занимала его давно. Не вообще биология, а, так сказать, инженерный ее аспект, конструкции живых моделей. Как ориентируются в полете перелетные птицы? Предположений существовало много, но четкой схемы не открыл еще никто.
А ведь существует же у птиц какая-то навигационная система, должна существовать.
Его занимало все, что хоть как-то рисовало механизм машущего полета. Он не был оптимистом и не очень верил в усилия многих фанатиков, которые бились над созданием махолетов. Но ему было интересно.
И познакомиться с локационным устройством летучих мышей тоже было интересно…
Термина "бионика" в ту пору, кажется, еще не существовало, но исподволь эта наука нарождалась, складывалась и вот-вот должна была заявить о себе. Хабаров не был пророком, но нисколько не сомневался, что у будущей бионики – дальняя дорога…
В комнате отдыха перелетных экипажей он искал встречи со знакомыми ребятами, которых нет-нет да и заносило на аэродром испытательного Центра. Хабаров любил послушать авиационные россказни – совершенно обязательный, неофициальный гарнир любого разговора, возникающего всюду, где скапливается летающий народ. Словом, дни вынужденного бездействия Хабаров старался проводить с пользой и удовольствием.
Именно в комнате отдуха он узнал, что на посадку запросился командир отряда игнатьевского испытательного заведения Лева Рабинович. С Рабиновичем Хабаров подружился еще в летной школе. Виделись они редко. Хабаров знал, что Рабинович закончил инженерную авиационную академию, заочно прошел курс адъюнктуры, защитил диссертацию и ни на день при этом не бросал летной работы.
Когда изуродованный всякими надстройками, пристройками, весь утыканный антеннами, в прошлом транспортный корабль, а теперь летающая лаборатория игнатьевского заведения подрулила к стоянке, первым, кто пришел встречать машину, был Хабаров.
Легко взбежав по трапу, Виктор Михайлович шагнул в салон и остолбенел. Все пространство от двери до пилотской кабины было заставлено шкафами-панелями, блоками и черт знает чем еще. Самолет превратили в гигантский радиоприемник. В салоне было нестерпимо жарко, воняло краской, канифолью, звериным потом. Девушки-экспериментаторы были в купальных трусиках и лифчиках, какой-то босой парень прыгал по кабине в черных плавках.
Ничего не понимая, чувствуя только, как он покрывается липкой испариной, Хабаров стал осторожно пробираться к пилотской кабине. С Рабиновичем он столкнулся в дверях. Коротконогий, широкоплечий, покрытый черной курчавой шерстью, Левка давал какие-то указания бортинженеру и одновременно пытался натянуть на себя брюки. Рабинович увидел и сразу узнал Хабарова. Путаясь в штанине (одна уже была надета, другую он держал в руках), рванулся к Виктору Михайловичу:
– Витька! Привет. Беги на волю из этого сортира. Беги, пока не задохся. Я сейчас, только чуточку зачехлюсь…
Они обнялись уже под крылом.
– Слушай, Левка, что это за зверинец? Как ты можешь нем летать?
– Если Родина прикажет, комсомол ответит: есть! – выкрикнул Рабинович и засмеялся.
Но Хабарову было не смешно.
– Нет, серьезно, что это такое?
И, сразу перестав смеяться, Рабинович сказал:
– Мы испытываем системы. Сначала возили пять блоков, и все шло нормально – было тепло. Теперь возим тридцать четыре блока, и стало как в душегубке. Когда строилась эта лаборатория, отбор тепла от электронной аппаратуры не запроектировали, потому что никто не знал, что на ней будет исследоваться. А теперь… теперь ни черта уже не сделаешь. Полумеры тут не помогут. Нужна другая машина. Кстати, она уже строится, а пока… Нельзя же остановить работу. Мучаемся, летаем голяком.
– Ну, я тебе скажу, Левка, – силен ты, если соглашаешься. Я бы все министерство вверх ногами поставил, но вентиляцию бы пробил…
– Витенька, барбос, или ты не понимаешь, что такое надо? Тут каждый час дорог. У них базы, Витя, им же до нас ближе, чем нам до них. Про крокодила знаешь: от кончика носа до кончика хвоста – пять метров, а от кончика хвоста до кончика носа – семь… Ну? Понимаешь или тебе еще объяснить?
– Левчик, я слышал, что ты стал сильно ученым малым, а ты, оказывается, просто агитатор?
– Да. А что? Агитатор. Приходится.
Обнявшись, они пошли вместе в диспетчерскую. Рабинович едва достигал до плеча Хабарова, и рядом они выглядели очень забавно.
Вспомнили старых друзей, поговорили о делах семейных, перекинулись анекдотами. Хабаров сказал:
– Ты Збарского знаешь?
– Александра Симоновича? Вопрос!
– Наверное, Александр Симонович перейдет скоро к вам.
– С чего бы?
– Да так внешние факторы сложились. Бывает. – Хабаров помолчал. – Обласкай его, Левка. Он очень хороший мужик и летчик настоящий, но последнее время ему фантастически не везет. Полоса.
– Его бы к нам начлетом поставить, – сказал Рабинович и даже присвистнул от удовольствия. – А? Мысль?
– Это действительно толковая мысль.
– Надо будет провентилировать, надо будет поднажать на Игнатьева.
– Займешься? – спросил Хабаров.
– Попробую, но без гарантии…
Часа через полтора Рабинович дозаправился и улетел.
Хабаров стоял на краю рулежной дорожки и провожал взглядом его неуклюжую, изуродованную надстройками машину. Хабаров думал: "И так каждый день, каждый день на этой вонючей гробине. Часами. Каждый день…"
Наконец большой корабль Севса был готов. Машину вывели из ангара и поставили в конце рулежной полосы.
Как все машины Севса, и эта громадина казалась куда меньше, чем была на самом деле, особенно если смотреть на нее издалека. Истинные размеры самолета удавалось оценить, когда человек подходил к нему вплотную и вдруг обнаруживал: стандартный трап не достает до двери на добрых два метра. Обычный транспортный корабль, стоящий рядом, смотрится как мальчишка перед взрослым дюжим дядькой.
Когда Хабаров приехал на стоянку, Болдин уже был на месте. Василий Акимович стоял около стойки шасси и, как загипнотизированный, не отрываясь, смотрел в одну точку – чуть повыше тележки и чуть пониже края стакана.
– Чего задумался, Акимыч? Два раза по одному месту не рвется, – сказал Хабаров и положил руку на плечо инженера.
Болдин вздрогнул и резко обернулся.
– Вот, черт, напугал!
Хабаров поглядел на стакан. Усмехнулся. Стакан как стакан. Конечно, внешним осмотром ничего установить было невозможно, да и Хабаров знал, что обе новые ноги были исследованы прочнистами, обнюханы технологами, проверены под рентгеном. Он знал, что в старой сломавшейся стойке обнаружили раковину, и это была случайность, одна из ста тысяч возможных, может быть, даже одна из миллиона.