Нетайные поклонники
Шрифт:
– И кто в этом виноват? – Я зло отшвырнула полотенце. Мне даже не захотелось поправить ее «все сейчас изменено» на «все изменилось». – Если бы он тебя не отпустил, все было бы нормально! Ты была бы с нами, у меня была бы нормальная семья с двумя родителями, а не мама с картинками и папа с блондинками. О черт, я уже стихами говорю! Мне хочется нормальную семью, понимаешь? Семью, в которой мама должна быть рядом с детьми!
– Alto! А как насчет того, что хочется мне? Я не ожидала от тебя такого. Ты сейчас мне рассказываешь, что я должна делать, правильно? И считаешь отца виноватым в том, что он этого не сделал? Что он не был таким эгоистом, как ты, и не поставил свое желание уютной квартирки и жены в бигуди выше моего желания преподавать и выставлять свои картины? Хочешь на кого-то злиться – злись на меня. Это я уехала, оставив дочерей на мужа. – Голос мамы начал повышаться. – На мужа, который был единственным
– Я не говорю по-каталонски, – буркнула я, чувствуя себя почему-то пристыженной.
Мама замолчала на самой высокой ноте. Вот почему мне с ней бывает так сложно – она у меня слишком эмоциональная.
– Извини. Я не хотела. Просто… он все испортил, мам.
– Ты знаешь, ни он, ни я никогда не были претенденты на место идеальных родителей. – Мама отодвинула от себя чашку с чаем.
«Не претендовали», – мысленно поправила я, но заговорить не решилась.
– Нам почему-то казалось, что у нас выросли умные, понимающие дети, способные посмотреть на ситуацию с разных сторон. Я ожидала, что наш разговор будет тяжелым, что ты обвинишь меня в том, что наша семья разрушилась с моим отъездом. Но тебе удалось поставить все с ног на голову. Я не знаю, что тебе сказать и как ты это все укладываешь в своем мозгу. T\'estimo, но с тобой так тяжело… Не далее чем три дня назад ты с возмущением рассказывала мне о каком-то однокласснике, который посмел сказать тебе, что место жены – у ног ее мужа, а главная обязанность – рожать и готовить. А теперь ты рассказываешь мне о том, где я должна была бы жить, чем заниматься и как твой отец должен был не позволять мне делать что-то другое…
Мама ушла в свою комнату. А я вперилась взглядом в кружку так, будто собиралась в ней утопиться. Я же ничего такого не планировала. Я не хотела обидеть или оскорбить маму… Просто я хочу, чтобы у меня были папа и мама, неужели в этом есть что-то ненормальное? Пусть мама будет в своей Барселоне, я буду часто ездить туда, она будет прилетать в Москву, но я буду знать, что ее тут не только я жду, но и папа. Что он тоже скучает по ней. Черт, как я так умудряюсь – видеть родительницу вживую впервые за столько месяцев и тут же ее обидеть. Этому есть только одно объяснение – я ядовитая. Как волчья ягода или болиголов…
Нужно извиниться. Хоть я и в курсе, что надменное извинение – еще одно оскорбление, [18] но даже оно лучше, чем ничего. Извиняться от чистого сердца я, дожив до 15 лет, так и не научилась. Может, попробовать? Сосчитав до десяти, я медленно подошла к двери и постучала. Мама не ответила.
– Мам, я вовсе не хотела на тебя накидываться… Просто я так ждала тебя. Чтобы вы с отцом решили свои проблемы… Внесли в ваши отношения какую-то ясность…
– У нас с твоим отцом нет никаких проблем. Мы были и остаемся очень близкими друг другу людьми. А вот у тебя с отцом проблемы есть. Подумай над этим, – раздалось из-за двери.
Я открыла ее и зашла в комнату. Мама сидела на кровати, перебирая пальцами шелковый платок. В этом мы с ней похожи – я тоже, когда нервничаю, сразу ищу, куда деть руки и что потрогать.
– Я подумаю… правда, – пообещала я и залезла на кровать рядом с мамой.
Она лишь тяжело вздохнула, демонстрируя глубину своего доверия моим словам. Мы помолчали.
– Как у тебя в школе дела? Я так поняла, что у тебя появился какой-то молодой человек, которого ты ото всех скрываешь?
– Это-то ты откуда знаешь? – изумилась я.
– Я не знала. Пока ты этого только что не подтвердила. – Мама улыбнулась. – Просто в последнее время ты так обтекаемо отвечаешь на вопросы о своей личной жизни и тут же переводишь разговор на учебу. Было бы странно не предположить появление у тебя мальчика.
– Да никакой он не мальчик. Он конь здоровый. И не у меня… Ой, мам, это все так сложно.
– В пятнадцать все сложно. К сорока начинает проясняться. Ты в него влюблена?
– В те моменты, когда не хочу его убить, – наверное, да. – Я уткнулась маме головой в колени, пытаясь скрыть смущение. – Он меня на концерт пригласил вечером. Отпустишь? Начало в восемь, концерт часа на два-три, если вовремя начнут. Я буду очень-очень осторожна. Можешь мне такси сама вызвать, если тебе так спокойнее.
Она задумчиво перебирала мои волосы. Я мысленно напряглась. Пусть отпустит, ну пожалуйста! Как я скажу ему, что меня родители не пускают, это же позор…
– Ладно. Предположим, что я снова верю, будто у тебя есть голова на плечах. Этот молодой человек тебя проводит до подъезда?
– Он меня до подъезда довезет, – пообещала я. И прикусила себе язык.
– Довезет? Сколько же ему лет?
– Сколько ни есть – все его. Не волнуйся, мам, все будет нормально. У меня правда есть голова на плечах.
«Просто иногда она не работает», – напомнила я себе. Речь о мотоцикле так и не зашла.
Через три часа мы c Вилом снова ехали на той же машине. Правда, на переднее сиденье я залезала с опаской – боялась увидеть Аллу сзади и получить законный луч ненависти. Это вполне в духе Вила – взять и притащить с собой всех окрестных девиц. Но после того, как мы поздоровались, Влад только раздраженно забросил мобильный куда-то в бардачок. И все-таки я опять не промолчала. Ведь не моя вина, что то, что ночью причиняет страх, днем вызывает любопытство. [19]
– Почему ты Аллу не пригласил на этот концерт?
Я не сомневалась, что пожалею об этом вопросе еще до того, как произнесу последнее слово.
– Отчего тебя так волнует моя личная жизнь? – Вил уставился на меня с таким довольным видом, будто я ему призналась, что жить без него не могу.
– Хам. О чем еще с тобой разговаривать? О трудностях в реализации методов упругого распространения? И узрел Охламон, что сие есть круть несусветная. [20] – Я презрительно хмыкнула.
Влад выбросил сигарету в окно, получил от меня осуждающий взгляд и сосредоточился на дороге. Я принялась мять в пальцах ремень безопасности. Потом рукав куртки. Когда от молчания стало неуютно, Вил все-таки заговорил:
– Сто раз через это проходил. Сначала «О Вил, так круто мотоцикл! Бла-бла-бла, покатай меня скорее», потом «О Вил, это так страшно! Бросай это гиблое дело сейчас же». Достало… И по восемь раз в день – меня уже звонок собственного телефона бесит.
– Может быть, Алла просто не хочет, чтобы ты повторил судьбу Джона Креллина или Пола Доббса? [21]
В его взгляде мелькнуло уважение. Странно, он что, думал, что, увлекаясь байками, я не стану следить за новостями и известными мотоциклистами? Не уважает он меня.
– Отличница, это, конечно, лестные сравнения и все такое. Проблема в том, что мы живем в Москве. Каждый день у меня примерно равный шанс оказаться во время взрыва в метро, или на остановке, в которую влетит джип, или в магазине во время ограбления. Мы все умрем – не говори, что это для тебя новость.
– Да, но она же переживает. Робби Мэддисон профессионал, но ты видел лицо его жены или кто она там – подружка, когда он собирался прыгать вниз с муляжа триумфальной арки в Вегасе? А он суперпрофи и все такое.
– Ты знаешь свой мотокросс, – рассмеялся Влад. – Но мне больше нравится его Volt Body Varial.
– Уж я не сомневаюсь. На мотоцикле подпрыгнуть на пятнадцать метров в воздух, отпустить мотоцикл, провернуться вокруг своей оси… приземлишься живым – все зрительницы будут твои. Не приземлишься – то, что они не будут твои, тебя уже не будет волновать.– Слушай, вот у тебя завышена ценность женского пола, – наигранно возмутился Вил. – Ты не поверишь, но не все в жизни делается, чтобы завоевать женское внимание.
– Когда мне это говоришь ты – конечно не поверю, – фыркнула я.
– И эту девушку я везу с собой на концерт, – тяжело вздохнул он. – Где твоя благодарность?
– В шкафу вместе с запасными частями тела.
Когда я увидела очередь у входа, вылезать из теплого джипа сразу расхотелось. Но Вил с кем-то поздоровался, кому-то помахал, и мы были внутри гораздо раньше, чем большинство желающих. Я отпустила ехидный коммент насчет того, что его тут каждая собака знает, Влад засветился, как от комплимента, после чего принялся со всеми здороваться, знакомить меня, подставлять щеки безумному количеству девушек… Странно, но я уже даже не злилась. Это ведь теперь Аллочкины проблемы, не мои.
Концерт был… потрясающий. Признаюсь, когда Варька в очередной раз начинает рассказывать, как это безумно клево – близко увидеть своего кумира, я обычно усмехаюсь, но тут! Тут все было просто здорово. Особенно учитывая, что я не фанатка Клайтона, а просто люблю его музыку. Исполнители зажигали, публика немедленно отвечала… Хотелось бы сказать, что я и думать забыла про Вила, но увы – его я как раз ощущала очень хорошо. Выступающая поверхность узоров на футболке, запах мяты и сигарет – здесь, в толпе, нас то и дело прижимало друг к другу и каждый раз вдруг начинало казаться, что мне не хватает воздуха. Громкая музыка, расходящиеся по полу басы, всполохи цвета – все это опьяняло, я даже несколько раз проверила наклейку на бутылке у меня в руке, нет, это все еще была минералка. Полтора часа пролетели, как десять минут. Мне хотелось еще – несмотря на насквозь прокуренный воздух и голову, будто наполненную ватой, мне хотелось снова и снова стоять у сцены, опираясь спиной на Влада и чувствуя, как руки покрываются мурашками, когда он наклоняется к моей шее, чтобы сказать что-то на ухо…