Неубедимый
Шрифт:
— Так значит, вторая ступень — не обязательно смерть? — удивлённо переспросил Денис.
— Нет, конечно. — ответил Даниил Юрьевич, так словно Денис спросил у него, действительно ли дважды два равняется четырём, — Все мертвецы попадают на вторую ступень, это правда. Но не все, кто достиг второй ступени, мертвы.
— Значит, мы можем… — тихо, чтоб не спугнуть удачу, произнёс Шурик.
— Все вместе? Вот такой компанией? — Трофим Парфёнович критически оглядел их всех, притихших, замерших в ожидании чуда.
— Третья организация, — подсказал
— Время ещё не пришло. Люди ещё не готовы. Мир ещё не готов.
— Если ждать, пока все люди будут к этому готовы, придётся забыть о Третьей организации вовсе.
— На третью ступень? — переспросил Константин Петрович. — Нас всех? Минуя вторую?
Он думал о Маше и упустил нить разговора.
— А отчего же сразу не на пятую? — хмыкнул букинист. — Сколько людям ни дай, им всё равно мало. Вы правы: мир не готов. И в первую очередь — не готова эта вот человеческая мелюзга.
— Это будет моя ответственность, — сказал Трофим Парфёнович и выпрямился, как будто ещё одна взваленная на плечи ноша делает существование второй ступени легче, — Стоило бы подождать ещё как минимум лет тридцать. Но придётся рискнуть. Сделай им какой-нибудь спецэффект. — Это уже Кастору.
Кастор послушно открутился от торшера, сгруппировался и мячиком выпрыгнул на середину комнаты.
— В одну шеренгу — становись! Можно не по росту! Шемобора не отталкивайте! — принялся распоряжаться он.
Потом носком ботинка провёл на полу черту. Черта занялась голубоватым газовым пламенем.
— Для наглядности, — нараспев сказал Кастор, — вот вам граница, дети. Граница между первой и второй ступенью. Вы перешагнёте её и станете другими. Вернее, она сама вас перешагнёт. Для ещё пущей наглядности.
Пламя вздрогнуло, оторвалось от пола и перелетело через головы мунгов и шемобора.
— Ну вот, — Кастор хлопнул в ладоши, и огонь исчез. — Свершилось. Теперь вам не отвертеться, да и нам тоже. Слабонервных просим упасть в обморок прямо сейчас. Нет слабонервных? Тогда открываю вам страшную правду. Поняли вы или нет, но мир, наш мир, питается энергией искренней радости. Искренняя радость — топливо жизни. На ней всё держится: озоновый слой, магнитные полюса и прочие побрякушки. А вы, мунги и шемоборы, нужны в мире для того, чтобы преумножать искреннюю радость.
— То есть какой-то дурак просто радуется на пустом месте — и тем самым мир спасает? — картинно заломил бровь Дмитрий Олегович.
— Практически. — не моргнув глазом ответил Кастор. — Только для того, чтобы найти, чему радоваться на пустом месте, надо быть, как минимум не дураком. В любом случае, радоваться жизни полезнее и для самого человека, и для всего мира.
— Чем что полезнее? — не сдавался шемобор.
— Чем идти в мир и бездумно его спасать, разумеется, — был ответ.
— Как мы раньше делали? — спросил Константин Петрович.
— Вы? — повернувшись к нему, разыграл удивление Кастор. — Разве вы пытались спасать мир? Неужели? А я в это время где был? Помнится мне, в ваши обязанности входило только одно — исполнять желания. Радовать людей. Вот вы исполняли и радовали.
— А души тем временем куда девались, укупленные шемоборами? В топку мира? Чтоб совсем радостно? — не удержалась Галина.
— Никто несовершенный, маленький, живой никаких душ не покупает. Неужели сами не догадались? — с некоторым разочарованием в голосе произнёс Даниил Юрьевич. — Это невозможно чисто технически. Костюм не может продать тело, на которое он надет.
— Тогда зачем этот карнавал с договорами? — спросил Дмитрий Олегович.
— Для вашего спокойствия, — любезно пояснил Кастор. — Есть люди, наделённые талантом к исполнению желаний и добрым нравом. А есть люди, наделённые талантом, огромным талантом. И очень скверным характером. Они умны и расчетливы. Они не верят в бескорыстие и везде ищут подвох. Зачем совершенному инструменту ржаветь без дела? Кто-то из старших придумал прекрасную шутку с договорами. Шемоборы так же, как и мунги, исполняют желания просто так. Но обставляется всё… ну, вы знаете. К сожалению, для поддержания этой чудесной шутки приходится содержать штат работников, добывающих средства для оплаты труда господ шемоборов. Но так ведь ещё смешнее, верно?
— И когда шутка раскрывается? — мрачно спросил Дмитрий Олегович.
— На второй ступени, — отвечал Кастор. — Вы как раз уже на ней. Дети, милые, неужели вы и вправду думаете, что ваша борьба в песочнице имеет хоть какой-то смысл? Это отвлекающий манёвр. Способ аккумулировать всё дурное, что есть в вас. Человеку, живому человеку, всегда нужен противник, враг, чётко прописанный. Некий «иной», который «не я» и каким становиться нельзя ни в коем случае. Иначе человек будет воевать со всем миром разом и надорвётся, захлебнётся, задохнётся, сойдёт с ума. А вы воюете друг с другом — правда, остроумно? И при этом делаете одно общее дело.
— Но жертвы… — начал было Шурик.
— Жертв нет, — перебил его Трофим Парфёнович, — Всё предначертано. Чья-то жизнь обрывается раньше, чья-то — позже.
— Убиваем-то мы друг друга по-настоящему! — воскликнула Марина.
— По-настоящему никого невозможно убить, — возразил «верховный экзекутор». — Можно только прервать существование тела. Но поверь, когда ты достаёшь из упаковки новенький калькулятор, ты не убиваешь упаковку. Ты позволяешь калькулятору исполнить своё предназначение.
— Мы — заодно с ним? — с сомнением протянула Наташа и неприязненно взглянула на Дмитрия Олеговича. — Но чем же тогда добро отличается от зла?
— Добро — и зло… — ухмыльнулся Кастор, — Добро и зло — в каждом из вас. Если выдавливать из человека добро по капле или зло по капле, человек потеряет форму, станет походить на амёбу, большую такую амёбу, ползающую в питательной среде в поисках пищи. Добрую или злую амёбу. Но совершенно бессмысленную. Весь смысл в том, что добро и зло есть в каждом. Мыслительный процесс — это бесконечный диалог добра и зла в голове отдельно взятого человека. Когда диалог прекращается…