Неубедимый
Шрифт:
Все стихли. Букинист поднялся с места, вышел из-за прилавка. От него инстинктивно отпрянули. Каждый в этот момент малодушно молил: «Только не меня, пожалуйста!»
— Я вас оставлю, поговорите тут друг с другом. Свыкнитесь с мыслью о скорой госпитализации. А мне надо прежде завершить одно дело.
Он прошаркал через помещение, открыл дверь в дальней стене и скрылся за ней.
Оставшиеся переглянулись: мунги, шемоборы, живые, мёртвые — все они были сейчас как крупно нахулиганившие школьники, ожидающие решения педагогического совета. Даже сёстры Гусевы, которых уже не сдерживала невидимая паутина, не предпринимали попыток разделаться со своим старым врагом, Студентом.
— Мне кажется, что кое-кто тут лишний, — прервал молчание Кастор. — Вот один лишний, а вот — второй. — Он ткнул пальцем в Даниила Юрьевича, а затем — в Трофима Парфёновича, — Зря вы вообще сюда явились, уходите.
— А разве мы не в ловушке? — удивился Денис.
— Живые — в ловушке, остальные могут убраться, когда захотят, — пояснил Эрикссон.
— Будто не доверяете мне, — продолжал Кастор. — Ну хорошо, посмотрели, убедились, что ничем помочь не можете — и отправляйтесь по делам. А я останусь. Это моя блестящая идея. Меня за неё блестяще накажут. И я буду честно отрабатывать наказание! Буду вот каждый день навещать своих маленьких подопечных мунгов. Так что кыш, кыш отсюда. Я бы и сам смылся, да интересно, чем тут всё кончится. Кстати, а как вы вообще узнали, что дело запахло жареным?
— Я вернулся в офис, — припомнил Даниил Юрьевич. — Никого на месте. Даже Константина Петровича. Я решил подумать об этом через полчаса, если ситуация не изменится, и взялся разбирать документы на своём столе. Не прошло и десяти минут, как примчался Гумир с выпученными глазами, с тряпкой какой-то на голове. Начал бессвязно что-то объяснять, схватил со стола проект договора, начертал на нём замысловатую схему и умчался к себе — воплощать идею в жизнь, вероятно. Из его монолога я понял только одно: все отправились сюда, и дела пошли не так, как предполагалось.
— Он обратился ко мне, — добавил Трофим Парфёнович. — Чтобы разобраться в ситуации, мы явились сюда. И останемся здесь до конца.
Он так произнёс это «до конца», как каменной плитой припечатал. На живых дохнуло могильным холодом.
— А меня он, натурально, за ухо сюда вытянул! — пожаловался Кастор. И показал карикатурно распухшее правое ухо. — Нет, за другое, — и показал левое, обычное.
Дальше следовало бы Эрикссону пожаловаться на обстоятельства, чтобы первой ступени стало понятно: в данной ситуации мёртвым не позавидуешь. Но тот промолчал. А потом вдруг невпопад обратился к Кастору:
— Приглядишь за моим мальчиком, чтоб его твои бабушки не зарезали?
— Непослушный ученик, загубивший команду, от которой я сам не знал, как избавиться?
Сёстры Гусевы синхронно сделали шаг вперёд. Казалось, они были готовы и на Кастора с ножами кинуться. Тот остановил их взглядом и виновато пояснил:
— Бывает такое, со всеми. У каждого врача есть своё кладбище — слышали такую поговорку? У меня тоже своё есть. Знаете, как-то увлёкся, запустил дело. Команда-то моя, бывшая. Можно доверять, как себе. Забыл, что все, кому можно было доверять, как себе, уже давно на повышение ушли, задолго да меня. А я доверял, доверял безоговорочно, не проверял, не вмешивался. Народ давно сменился и как будто выродился. Только Бойцы — гордость моя, ну так вами я занимался, не пустил дело на самотёк.
— Ты поняла что-нибудь? — спросила Марина.
— Мы его гордость. А остальные выродились. Или что-то вроде, — ответила Галина.
— Нехорошо так о мёртвых! — одёрнула её сестра.
— Вам — нехорошо. А мне — нормально. — возразил Кастор, — Вы бы дослушали прежде. Словом, вышло так, что в большом городе, да каком городе — у меня совершенно посредственная команда. Я уже собирался её распустить: всех по разным городам, а тут с нуля организовать мунговскую ячейку. Но пока я собирался, искал для всех места, пришли шемоборы и решили проблему. И Бойцов моих любимых не тронули.
— Не стоит благодарности, — раскланялся Дмитрий Олегович. — Вы обращайтесь. Если где-то ещё есть никудышные мунги, я помогу переправить их на ваше личное кладбище.
Сёстры Гусевы неуловимо вооружились. Только что стояли, разинув рты, и вот уже у каждой в руках поблескивает что-то острое и опасное.
— Побережешь мальчика? — снова спросил у Кастора Эрикссон. — Мне срочно нужно удалиться. У меня нет своего кладбища. Но, кажется, моя первая, послушная ученица собирается прямо сейчас нарушить шемоборские правила.
Кастор был уже рядом с «мальчиком», гладил его по голове, как маленького. Приняв это за положительный ответ, Эрикссон исчез.
— Шемобору приспичило! — прокомментировал Лёва.
— Сейчас и второго приспичим! — пообещала Галина. Но Кастор загородил собой Дмитрия Олеговича, невозмутимо пересчитывавшего корешки на ближайшем стеллаже, и заявил:
— Кыш на место! Это моя игрушечка! Я буду в неё булавочки втыкать!
— Как хорошо, что Маша не видит всего этого, — тихо сказал Константин Петрович.
Букинист открыл дверь в свою каморку. Надо бы сперва отпустить милую девушку, которая взялась навести порядок в его берлоге. Хоть она и из этой бесчестной компании, но ей он не хочет причинять никакого вреда. Да и свидетелем ей быть не нужно.
Маша продолжала мыть посуду. Оттирала металлической мочалкой дно закоптившейся сковородки. Рядом стояли три стопки чистых тарелок и чашек, высилась башня из кастрюль.
— Хватит, милая, хватит! — даже растерялся старик. Он не ожидал, что запачкал так много. Ему даже стало неловко — запер постороннего человека у себя в клозете, среди немытой посуды, как будто в заложники взял.
— Я очень плохая хозяйка, — потупившись, произнесла Маша. — Поверьте, я старалась, мне хотелось вам помочь, но, видно, такая уж я… непрокая.
Мамино словечко!
Букинист по-настоящему растерялся. Пришла добрая, славная такая девочка. Помогла старику, от которого всем чего-то надо. Не просит ничего взамен. И вдобавок извиняется! Ну почему, почему есть вещи, недоступные и могущественным духам? Даже он не может поверить в Машу вместо неё самой. И никто не может.
— Если ты не веришь в себя, никто со стороны не придёт, чтобы в тебя поверить, — строго сказал хозяин, — Напротив, им, тем, кто со стороны, выгодно, чтобы ты в себя не верила. Им не надо отталкивать тебя локтями от счастья, благ и удовольствий, которые, как им кажется, выделены всем обитателям этого мира в ограниченном количестве, — ты сама себя оттолкнула. Ты даже не встала в хвосте очереди, ты отошла в сторону. Нескончаемый пир, вечная раздача даров как будто происходят не рядом с тобой, а за толстым стеклом, сквозь которое ты всё видишь, но не смеешь пройти. Одолеть это стекло поможет только вера в себя. Тебя воспитали так, чтобы ты думала о себе «Я пустое место»? Тебя неправильно воспитали. А это значит — воспитывай себя сама. Тебе говорили — "неприлично быть слишком самоуверенной"? Ты — никогда не станешь такой. Неприлично совсем не верить в себя. Даже не так — преступно совсем в себя не верить. Ты — преступница. Ты преступаешь против себя. Зачем? Ведь ты даже не извлекаешь из этого выгоды.