Неугасимый огонь
Шрифт:
– Этот город должен быть нашим, – заявил он без предисловий.
Адар-Мелек фыркнул.
– За какой радостью тебе надо эту беременную голову, ссориться с мицри за здорово живёшь?
– Город богат и выгодно расположен, – сказал Пнитагор, – Филота прав, отказываться от Камира – верх глупости.
– Выгодно расположен, ха! Не смеши мои сандалии! Здесь, на Родосе, выгодно расположен только один город, да и то придётся тыщу лет поскучать, пока кое у кого шевельнётся мысль за поворочать камни.
– То-то вы безо всякого пинка от персов торопились придушить "невыгодно расположенный" Линд, – заметил Пнитагор.
– Так то было полтораста лет назад.
– И что с того? Хочешь сказать – "давно и неправда?"
– Филота, ты же сам все время говорил, что нельзя ссориться с египтянами, – Никанор не стал развивать разговор про выгоды.
– Мы и не будем, – уверенно ответил Филота, – пускай Дедал ссорится с ними, а мы останемся не при делах.
– Хочешь все представить так, будто они сами попросились под нашу руку? И что предложишь? Меньшую дань, чем они платят Тутмосу?
– И нашу защиту, – кивнул Филота.
– Рассчитываешь, что они рассудят, будто Тутмос далеко, а Александр под боком? – поинтересовался Никанор.
– Где-то так.
На следующий день царю Дадаре намекнули о том, что неплохо бы переговорить в узком кругу. Тот намёк понял и не удивился. Со стороны родосцев на этом разговоре кроме царя присутствовали Дамакон и Никмадду. Из-за последнего, Филота не рискнул говорить с царём открыто и называть вещи своими именами. Началась игра: "Я тебе ничего не скажу, но ты сам догадайся, что у меня на уме, а я попробую догадаться, что ты догадался".
Дамакон, выслушав предложение, суть которого была надёжно запрятана под многословным словоблудием, заулыбался. Никмадду нахмурился. Лицо царя приняло странное выражение, он скосил глаза на финикийца, и ответил весьма неопределённо, что мол, предложение интересное и его стоит обдумать. На том пока и разошлись.
– Мне все ясно, – заявил после переговоров Пнитагор, – у них тут раскол. Этот Дамакон, судя по всему, хочет избавиться от опеки египтян. И наверняка его многие в том поддерживают, а царь колеблется.
– Ты сегодня – сама прозорливость, Пнитагор! – саркастически хмыкнул Адар-Мелек и театрально закатил глаза.
Киприот обиженно поджал губы.
Для переговоров "о делах торговых", как было во всеуслышание объявлено, вне стен города поставили большой шатёр. Вскоре выяснилось, что торговаться, отвечать двусмысленно на прямой вопрос критяне умеют ничуть не хуже "пурпурных". Дамакон быстро запомнил эллинские слова "дорогой друг" и теперь вставлял их в каждую свою фразу, непрерывно улыбаясь. Говорил он очень цветисто, воздавал хвалу Александру, Филоте, все время кивал. Македоняне поняли, что эти кивки в равной степени означали, как "да", так и "нет". Царь вёл себя более сдержано и осторожно. Никмадду по большей части помалкивал, глядя на македонян исподлобья.
Филота чувствовал, что Дамакон хочет усидеть на двух стульях, а царь постепенно все больше продвигается назад к египетскому стулу, с которого, поначалу, уже почти сполз. Финикиец, видать, хлеб свой ел не зря, и когда критяне после очередного посещения переговорного шатра удалялись в свой город, быстро находил нужные слова, пресекающие царские метания.
Шаг вперёд, два назад. Архинаварх начал раздражаться и подумывать, что неплохо бы уже утяжелить доброе слово полновесным ядром для палинтона. Несколько машин сняли с кораблей и поставили на берегу "для починки". На одном из транспортов перевозили в разобранном виде огромный палинтон, способный метать камни весом в два таланта. Эту махину брали в поход на всякий случай, на корабле её было не развернуть, исключительно сухопутное орудие.
Для царя устроили показательную демонстрацию, разнеся в щепки великодушно пожертвованный им для сего действа сарай. Точно так же Филота играл мускулами перед ахейцами, вот только в отличие от них Дадаре, почему-то, не очень впечатлился.
Пнитагор, изо всех сил придавая своему голосу загадочность, рассказал, как долог путь из Египта. Он проходит мимо Кипра, где властвует великий царь Александр. До Родоса иным путём не добраться.
– Разве что пересечь море напрямик, но кто на такое отважится?
Услышав эти слова, Адар-Мелек не сдержал высокомерной ухмылки. Даже Дамакон как-то странно посмотрел на Никмадду, но ничего не возразил.
В брожениях вокруг да около, предложения Филоты тягучим мёдом протянулись три дня, а на четвёртый случилось нечто, заставившее медленно ползущие события резко перейти в галоп.
В палатку Филоты зашёл Никанор в сопровождении нескольких воинов. В руках он держал... совиную тушку, пронзённую стрелой.
– Что это? – спросил архинаварх.
– Сова.
– Это я вижу. Вы что, с ума сошли, по совам стрелять? А если это сова Афины? Кто разрешил?
– Я приказал, – спокойно ответил Никанор, – вспомни, как передают сообщения египтяне.
– Тут же нет египтян.
– Ага. Совсем нет. А сова несла вот это.
Никанор протянул брату короткую трубочку, сделанную из толстого гусиного пера и с двух сторон запечатанную воском.
– Та-ак... – протянул Филота, – доставай.
Никанор осторожно, помогая себе деревянным стилом для письма, извлёк из трубки свёрнутую узкую полоску тонко выделанного папируса, покрытую египетскими письменами.
– Кто подстрелил сову? – спросил архинаварх.
Никанор молча вытолкнул вперёд одного из воинов, пришедших с ним.
– Молодец, получишь щедрую награду, – похвалил Филота.
Воин, просияв, поклонился.
– Ступайте. Никанор, останься.
Когда братья остались наедине, Филота спросил:
– Кто-нибудь у нас разбирает эти весёлые картинки?
– Вряд ли, – покачал головой Никанор, – я немного нахватался, но тут намалёвана какая-то бессмысленная хрень.
– Тайнопись, – кивнул Филота, – надо сохранить это послание, может быть, удастся прочитать.