Неугомонная
Шрифт:
— Нет! Что ты, малыш! Я же говорила тебе, что твоего отца звали Карл-Хайнц. А Людгер — его брат.
— А…
— А почему ты так подумал?
— Он из Германии. Ты говорила, что я родился в Германии.
— Так оно и было.
Я села на корточки и заглянула сыну в лицо, взяв обе его ладошки в свои.
— Людгер не твой отец. Я никогда бы не стала тебя обманывать, мой дорогой. Я всегда буду говорить тебе только правду.
Вид у сына стал довольный.
— Обними меня, — попросила я, и он обхватил меня руками за шею и поцеловал в щеку. Я подняла Йохена и пронесла его по проходу между домами до самой нашей лестницы. Поставив малыша на верхнюю площадку, я заглянула сквозь стеклянную кухонную дверь и увидела, как Людгер вышел из ванной и теперь движется по коридору в нашу сторону, направляясь в столовую. Он был совершенно голый.
— Подожди-ка здесь, — сказала я Йохену и быстро прошагала через кухню, чтобы перехватить Людгера.
Он сушил голову полотенцем и напевал про себя. Затем встал и направился в мою сторону — его член раскачивался из стороны в сторону, пока он вытирал волосы.
— Людгер!
— Ой! Привет, Руфь, — сказал он, неторопливо прикрываясь.
— Я бы попросила тебя ходить в приличном виде, Людгер. Пожалуйста. В моем доме.
— Извини. Я думал, что тебя нет.
— Ученики все время заходят в заднюю дверь. Они могут заглянуть. Дверь-то стеклянная.
Он порочно улыбнулся.
— Какой будет для них приятный сюрприз. Но ты, надеюсь, не возражаешь?
— Еще как возражаю. Пожалуйста, прекрати расхаживать здесь голым.
Я развернулась и пошла за Йохеном.
— Извини меня, Руфь, — жалобно простонал Людгер мне вслед: он понял, насколько я была сердита.
— Это потому что я снимался в порно. Я никогда не задумываюсь об этом. Никогда больше не появлюсь голым. Обещаю.
ЕВА ДЕЛЕКТОРСКАЯ ПРОСНУЛАСЬ РАНО, вспомнила, что в квартире кроме нее никого нет, и неспешно умылась и оделась. Она сварила кофе и вынесла его на небольшой балкон — там светило бледное солнце — оттуда открывался вид через железнодорожные пути на парк Марии-Хендрики, деревья которого были уже в основном без листьев. К своему удивлению, она увидела на озере одинокую парочку: мужчина налегал на весла так, словно он участвовал в гребной регате, рисуясь перед дамой, которая уцепилась руками за борта, боясь упасть в воду.
Ева решила дойти до работы пешком. День выдался солнечным, и, хотя на дворе стоял ноябрь, в холодном воздухе и в отчетливых косых тенях было что-то бодрящее. Она надела шляпу, пальто и повязала шарф вокруг шеи. Уходя, Ева закрыла замок на два оборота и аккуратно положила маленький квадратик желтой бумаги под дверной косяк так, чтобы он был лишь едва заметен. Когда Сильвия вернется, она заменит желтый квадратик на синий. Ева понимала, что идет война, хотя в сонном Остенде такие предосторожности казались почти абсурдными: кому, например, нужно было врываться в их квартиру? Но Ромеру хотелось, чтобы все в группе вели себя «по-оперативному» — дабы выработать нужные привычки и приемы, сделать их второй натурой.
Она прошла по рю-Леффинж, свернула на шоссе-де-Туро, подставляя лицо мягкому солнцу. Осознанно не думая о предстоящем дне, Ева старалась выглядеть молодой бельгийкой — похожей на других молодых бельгиек, которых она видела на улице вокруг себя — молодой бельгийкой, идущей по своим делам в маленьком городке, в маленькой стране, в мире, не совсем лишенном смысла.
Она повернула направо у башни с часами и пересекла небольшую площадь в направлении «Кафе де Пари». Хотела было зайти и выпить кофе, но вспомнила, что Сильвия уже с нетерпением ждет, чтобы она сменила ее после ночной смены, и быстрым шагом двинулась вперед. У трамвайной остановки на афишном щите висели выцветшие плакаты с объявлением о скачках, проведенных еще летом — Le Grand Prix Internationale d'Ostende, [15] 1939. Странное напоминание о том, что в мире когда-то не было войны. У почты Ева свернула налево на рю д'Изьер и сразу же увидела новую вывеску, сделанную Ромером. Ярко-синим по лимонно-желтому: «Информационное агентство Надала» — вообще-то Ромер предпочитал называть агентство «фабрика слухов».
15
Международный Гран-при в Остенде (фр.).
Здание постройки двадцатых годов представляло собой прямоугольное деловое строение с резными колоннами porte-coch`ere [16] у входа и было построено в строгом стиле стримлайн модерн, впечатление от которого сильно портил декоративный псевдоегипетский фриз, шедший под простым карнизом верхнего этажа. На крыше стояла десятиметровая передающая радиовышка, напоминавшая Эйфелеву башню. Она была покрашена в красный и белый цвета. Именно эта башня, а не какие-то там архитектурные претензии, заставляли случайного прохожего взглянуть на это здание во второй раз.
16
Ворота (фр.).
Ева вошла внутрь, кивнула портье и поднялась по лестнице на верхний этаж. Информационное агентство Надала представляло собой небольшое телеграфное агентство, просто пигмей среди таких великанов, как Рейтер, Ажанс Ава или Ассошиэйтед Пресс, однако, по сути, работу оно делало ту же самую, а именно продавало новости и информацию различным клиентам, не способным или не готовым собирать их самостоятельно. «Информационное агентство Надала» обслуживало сто тридцать семь местных газет и радиостанций в Бельгии, Голландии и северной Франции, что приносило ему скромную, но стабильную прибыль. Ромер купил агентство в 1938 году у его основателя Пьера-Анри Надала, элегантного седовласого господина, носившего двухцветные ботинки и шляпу канотье летом. Иногда он заглядывал в офис посмотреть, как идут дела у его дитяти при новых приемных родителях. Ромер оставил все самое необходимое и обдуманно добавил новые элементы, которые ему требовались. Радиовышку подняли выше и сделали более мощной. Первоначальный штат сотрудников, около дюжины журналистов-бельгийцев, был оставлен, но размещен на третьем этаже. Там они продолжали просеивать и распространять местные новости из этого небольшого уголка северной Европы — продажа скота, деревенские f^etes, [17] велосипедные гонки, приливы и отливы, заключительная цена акций на Брюссельской бирже и так далее — в надлежащее время передавая свои материалы телеграфистам на первом этаже, а те преобразовывали их информацию с помощью азбуки Морзе и отсылали дальше — ста тридцати семи подписчикам агентства.
17
Праздники (фр.).
Группа Ромера занимала четвертый этаж. Небольшая команда из пяти человек ежедневно прочитывала все европейские газеты и основные газеты других государств, какие только могла найти, и время от времени после соответствующих консультаций и обсуждений вставляла особую «ромеровскую» историю в общий поток чепухи, передаваемой из невинного здания на улице рю д'Изьер.
Кроме Ромера и Евы в команду входили: Моррис Деверо (второй человек после Ромера) — элегантный и обходительный бывший преподаватель Кембриджа; Ангус Вульф — бывший журналист с Флит-стрит, сильно хромавший по причине какого-то врожденного порока позвоночника; Сильвия Райс-Майер (соседка Евы по квартире) — энергичная женщина, далеко за тридцать, трижды выходившая замуж и трижды разводившаяся, она работала в «Форин офис» лингвистом и переводчицей; а также Элфи Блайтсвуд, не имевший никакого отношения к материалам, выходившим из агентства, но отвечавший за обслуживание и бесперебойную работу мощных передатчиков, а иногда за шифровку радиограмм. Это и была вся СБД. Ева поняла, причем очень быстро: команда Ромера была небольшой и тесно сплоченной — каждый работал на него уже в течение нескольких лет, а Моррис Деверо даже дольше.
Ева привычно повесила пальто и шляпу на крючок и направилась к своему столу. Сильвия еще не ушла: она просматривала вчерашние шведские газеты. Пепельница перед ней была до краев наполнена окурками.
— Было много работы ночью?
Сильвия выгнула спину и опустила плечи, демонстрируя свою усталость. Ее можно было принять за этакую основательную матрону, жену какого-нибудь местного врача или фермера — высокая грудь и широкие бедра, одевается в отлично сшитые костюмы, носит дорогие аксессуары, — если бы все остальное в Сильвии Райс-Майер не противоречило этому первоначальному предположению.