Неукротимая
Шрифт:
– Я постараюсь выполнить вашу просьбу, господин Субад. Я нарисую Каму так, что все примут ее за спящую. Вы обещали дать ее снимок…
– Благодарю за одолжение, номер семьдесят седьмой третий корпус «Уригучи», закрытый сектор Дайон! – с нескрываемой издевкой поклонился Субад.
– Мое имя – Тарико. Номера не очень удобны, я полагаю, они нужны только для отчетов.
«Какой задорный воробей! Она либо совсем рехнулась, либо просто не понимает, куда попала. А с лекаришки сошло семь потов, уже не знает, куда смотреть, – трясется за нее, правый глаз заплыл, нос распух. Нуями
Прозвище любимого питомца из уст арестантки кольнуло недавней болью потери. Субад сверился с часами и пошел к двери, давая понять, что разговор окончен. У порога круто обернулся и приказал:
– Когда рисовальщица закончит с уборкой, ко мне пришлешь. Пусть Хамус проводит.
Он сделал эффектную паузу, а потом скользнул цепким взглядом по прямой фигурке Тарико.
– Я тоже хочу быть в курсе культурных новинок большого мира. Мы тут в болоте совсем отстали от цивилизации, пусть твоя протеже меня просветит.
Яримаки поклонился и не сразу выпрямился, когда дверь захлопнулась за начальником. Казалось, доктору удобней ходить, глядя в пол, чтобы не видеть лиц.
– Как вы здесь оказались? – спросила Тарико.
Она уже несколько дней носила вопрос на кончике языка и наконец решилась его задать, предчувствуя скорое расставание.
– Я лечил высокопоставленного человека, а он умер, потому что не выполнял предписания в должной мере. Комиссия составила акт об отравлении, нужен был виновный. Меня могли казнить, но отправили сюда, потому что трудно найти хорошего врача в Дайоне. Господин Багери заботится о здоровье заключенных. Он приказал отремонтировать медблок и следит за списком препаратов.
– А Гуна?
– Она вольнонаемная. Приехала за дочерью, – Яримаки запнулся. – Но ее уже схоронили к той поре. Гуна так и осталась при лагере. Тебе пора, Тари. Господин Субад ждать не любит.
– С ним еще кто-то живет? – замирая, спросила она, выходя за доктором в коридор.
– Раньше Кама жила, а теперь никого.
– Я должна прибрать в его комнате? Не верю, что он хочет узнать про картины.
Яримаки издал слабый возглас не то согласия, не то удивления. Потом кликнул охранника со двора и передал распоряжения хозяина узницы номер семьдесят семь.
Куртка была не по размеру Тарико – рукава широки, петли расхлябаны, некому подшить, с душным запахом спирта, зато теплая, другой свободной в госпитале не оказалось. Под курткой больничная роба, на ногах разношенные полусапожки, к которым тут же прилипла грязь. Пожилой охранник провел девушку между домиками персонала и указал на отдельно стоящее строение, облицованное бурым, растрескавшимся от времени камнем.
– Тебе туда! Топай быстрее.
На пороге показалась толстая женщина с корзиной мокрого белья, смерила Тарико враждебным взглядом, а поравнявшись, прошептала:
– В комнаты не суйся, жди в кухне. Скоро придет.
– Может, вам помочь?
– Ублажи его хорошенько – всем поможешь. Хоть пару дней без ночного досмотра.
Тарико не поняла ее слов и без единой связной мысли, начала подниматься по каменным ступеням. Края их щедро обросли мхом, на стенах под сетчатыми окнами виднелись желтые пятна лишайника и завитки сухой повилики.
Сердце Тарико забилось сильнее. Она могла бы нарисовать заброшенное здание в сырой низине заболоченной местности. Сумрак, тучи, ветер – и слабый огонек света в доме, где не спится чудовищу. Ждет новую жертву? Она уже здесь и почти не боится.
В прихожке стены подпирало трое псов и молодой офицер в строгой, чистой форме. Он узнал, кто прислал Тарико и кивнул ей в сторону белого коридора с низкой, обшарпанной аркой.
– Справа будет помещение для обслуги, там помоешься и поешь.
Что делать дальше Тарико не осмелилась спросить, к тому же смутил изучающий взгляд одного из охранников. Она с облегчением нырнула в тишину коридора, словно измученная зверушка в норку. Здесь пахло тушеными овощами и специями.
Мыться в административном корпусе не хотелось, Тарико еще утром разделась до пояса и обтерла себя влажной тряпкой в палате, но пообедать не успела, и сейчас горячий суп или каша пришлись бы кстати.
В кухонном отделении было пусто, хотя кастрюля слегка дымила на плите, а на столе лежали помытые стебли сладкого лука. А еще мягкий, бугристый сыр – очень белый и нежный на вид. Тарико отщипнула кусочек и размяла во рту, старясь слегка прикасаться зубами, подольше растянуть блаженство. Благородный, пикантный вкус. Не хватает острого завершения.
Тарико оглянулась на открытую дверь и поспешно схватила со стола упругий зеленый стебель. Так, держа его в руке, и отправилась дальше по коридору, начисто забыв о совете кухарки сидеть смирно.
За пищевым блоком следовала пара хозяйственных помещений, а дальше на полу появился вытертый темно-бардовый ковер, и запах сменился на сигаретный флер. Скоро Тарико оказалась в полупустом кабинете с почти протопившимся камином.
Отсюда вела дверь в санузел с бочкообразной ванной и раковиной в форме отвисшего уха. Но причуды дизайна не так впечатлили Тарико, как лист, неровно вырванный из глянцевого журнала и прикрепленный над унитазом на уровне лба самого высокого жителя Петри.
На листе было изображено фото миловидной женщины, только вместо глаз и губ зияли дыры от пуль. Тарико не боялась вида увечий и самой смерти, но противно было представить, как Багери стрелял из пистолета по фотографии, справляя естественные надобности тела. Что она ему сделала, если ненависть заставляет так изобретательно – мелко мстить?
Тарико вернулась в комнату и присела на жесткий табурет у окна, оглядывая скудную обстановку и полагая, что помещение принадлежит кому-то из слуг, пока не заметила собачью миску под кроватью. На боку выгравирована надпись, желая прочесть ее, Тарико опустилась на колени.
Символы были незнакомы, скорее всего, язык одной из народностей Чантаса. Отец говорил, что сианцы падки на изящные предметы чужих культур, поскольку порвали связь со своими корнями, прибыли в Антарес на военных кораблях после распада собственной цивилизации.