Неукротимая
Шрифт:
– Бедная девочка! Конечно, ты пострадала зря. А ведь я предупреждала Йори не заводить дружбу с оппозицией. Я предостерегала его от поездок на холодную Карду. Нельзя вставать на пути голодного муравьеда. Нельзя плыть против течения – разобьешься о камни.
Выждав паузу, Тарико тихо спросила:
– Вы позволите мне пожить у вас до суда?
Старушка подслеповато прищурилась, вокруг глаз густо собрались морщинки.
– В прошлый приезд ты назвала меня бабушкой.
– И вы сердито поправили меня… Я осознала ошибку. Мы не родственники по крови. Я не имею права обращаться к вам со своей бедой, но больше никто не откликнулся.
– Умница. Приемная мать все-таки научила смирению.
– Другой семьи я не знала.
Тарико опустила голову, вспоминая последний адрес, по которому могла найти убежище на ночь. Кауми дал ей ключи от рыболовецкой будки под мостом. Лучше бы попасть туда до темноты.
– Значит, мне уйти, госпожа Нияши?
– Постой. Я была в ссоре с твоим так называемым отцом и недолюбливала его жену, но ты плохого мне не сделала, Тарико. Я попробую помочь. В трудовом лагере твоя молодость скоро завянет. Надо использовать красоту, пока есть возможность.
– И что я должна сделать? Может, мои картины…
Госпожа Нияши взмахнула надушенным платочком, будто желая отогнать злых духов или мерзкий запах.
– Твои хваленые картины всего лишь жалкая мазня впечатлительной девчонки. Их приняли на фестиваль по отцовской протекции, тебе ли не знать. А теперь, когда статус семьи Сан пошатнулся, кому нужны испачканные холсты?
– Вы несправедливы! Мастер Юми нашел свежий взгляд…
– На вчерашние трупы? Ты больна, девочка. Ты любишь рисовать смерть, вот и привлекла ее в родные стены.
На это обвинение Тарико уже не смогла ответить с прежним пылом, и госпожа Нияши хрипло засмеялась, поглаживая растопыренной пятерней голубую шерстку питомца. Остро подпиленные желтоватые ногти казались хищными когтями.
– Пора взглянуть правде в глаза, милая. Твои приемные родители не угадали настроение новой власти и поплатятся жизнью. А тебя скоро сошлют на исправительные работы. Вместо кисти из моарового дерева ты возьмешь в руки скребок и лопату. Есть способ получить более мягкий приговор, нужно лишь уточнить детали. Ты еще чиста?
– Что? – Тарико со звоном поставила хрупкую чашку на крохотное блюдце. – Простите! Я не поняла вопрос.
– Нет времени на деликатность. Спрошу иначе, твой жених Кауми уже успел запустить своего угря тебе между ног? Ты лежала под ним? Или открылась стоя? Отвечай, прямо, Тари. Это может помочь делу.
– Мы договорились соединиться после свадебной церемонии.
Госпожа Нияши удовлетворенно вздохнула.
– Есть один достойный человек, которому ты давно нравишься. Он обеспечен и на хорошем счету в Совете Петрианы. Проведи с ним время и останешься в городе. За твою невинность он будет тебя уважать.
– Нет, – холодными ладонями Тарико стиснула пухлые подлокотники, обтянутые ворсистой тканью.
"Словно брюшки противных гусениц!"
– Упрямая девочка, ты мне не безразлична, хотя племянник и вытащил тебя из унылой дыры на краю системы. Он всегда жил эмоциями, не пожелал взять в дом местную малютку, ему экзотику подавай. С тобой еще повезло… ты быстро всему обучалась. Подумай хорошо, Тари, может и поделки твои удастся сохранить. Другого способа не смогу придумать, а директор Магуто – влиятельный господин, он бы поддержал тебя в трудный час.
Дрожа от негодования, Тарико поднялась с кресла и смахнула с платья клочки мягкой голубой шерсти.
– Лучше захлебнуться в болотной жиже, чем спать с жирным, чванливым кабаном Магуто. Как я не догадалась раньше? Вы нарочно послали за мной, чтобы выступить в роли сводни. А я считала вас единственным храбрым человеком Хорсаки. Остальные просто не открыли дверей, притворились камнями в саду, слились с интерьером.
В голосе Тарико звучало откровенное презрение.
– Бабушка Ни! Теперь понимаю, почему отец вас избегал, а мама боялась. Вы готовы продать меня, как курицу на базаре.
Госпожа Нияши откинулась в кресле и царственным жестом вытянула вперед сморщенную ладошку с оттопыренным указательным пальцем.
– Да, я последняя ветвь старинного, благородного рода. А кто ты такая, чтобы меня упрекать? Молчишь? Правильно! Потому что ты – никто! Жалкая сиротка с гиданского приемника, возомнившая себя великой художницей. Ты умеешь рисовать только мертвецов с оторванными руками и вытекшими глазами. Мерзость!
Изначально испорченная… Даже прожив двенадцать лет в изысканном доме Сан, ты не способна излучать красоту и гармонию. Господин Магуто оказал тебе большую честь, но ты заслуживаешь только грязной лагерной охраны.
По лицу Тарико текли слезы.
– За что вы так жестоки, бабушка? Ваш племянник – мой названный отец, любил меня, хвалил мои работы, говорил, что они настоящие. Они свидетели…
– Уходи. Ты безумна. Отныне даже полусвет новой Петрианы для тебя навсегда потерян. Господин Магуто найдет себе другую забаву на пару недель, а благородный Кауми Чагоро получит невесту, воспитанную в традициях послушания старшим. Ты уже забыта. Ты пришла к нам из праха нищей планеты, туда и вернешься.
Покинув высокую ограду госпожи Нияши, усталая Тарико неверным шагом миновала улицу, торопясь к реке. Одна мысль мелькала в тяжелой голове: «Может, она права? Мои картины несут зло, и я сама стала проклятьем для доброго человека, забравшего меня с Гиды».
На перекрестке Тарико остановил полицейский патруль, но проверка документов уже не вызывала страха, как пару дней назад.
– Да, я помню, что не имею права покидать Хорсаки. Да, я знаю, что обязана прибыть на судебное заседания в срок.
«Выкроить себе кусочек свободы ценой потных объятий похотливого старика Магуто… Это бабуля Ни сошла с ума, а не я.
Отец бы посоветовал ночью переплыть пролив Баноко и удачно захлебнуться где-то на середине. А мамочка фыркнула бы, что это слишком энергозатратный способ и предложила использовать яд. Мы вместе бы посмеялись над шуткой… Надеюсь, их не станут пытать в тюрьме. У отца нет секретов, они не шпион, не разведчик. Просто популярный журналист, ставший костью в горле у новой власти».