Неукротимые удовольствия
Шрифт:
— Я могу дать тебе именно то, что ты хочешь — ты можешь завести ребёнка, не вступая в отношения. Если мы создадим пару, то сможем закончить это, как только я забеременею. Ты можешь возобновить холостяцкую жизнь, если это то, чего ты хочешь. Это сработало бы для нас обоих, Доминик.
Его волк отпрянул при мысли о том, чтобы иметь ещё что-то общее с этой женщиной, не говоря уже о том, чтобы завести с ней щенка.
— Я не знаю, что, по-твоему, ты знаешь о парных узах, но я предполагаю, что ты такая же невежественная, как и твой отец. Связь образуется не только потому,
— Но я…
— Между парой должны быть такие эмоции, как уважение и доверие. Не может быть секретов, страхов или барьеров. Они должны быть полностью открыты другому человеку. И ты не сможешь просто уйти от связи, если она возникнет. Не без серьёзных последствий, которые могут разрушить несколько жизней. Так что нет, это не сработает ни для кого из нас.
Её губы сжались.
— Возможно, мы сейчас не любим друг друга, но это не значит, что мы не сможем сделать это в будущем. Нам просто нужно найти время, чтобы узнать…
— Что нам нужно, так это идти разными путями. — Закончив тратить время на это дерьмо, Доминик повернулся к ней спиной и направился к воротам.
— Есть и другие перевёртыши, Розмари. Поговори с ними, сделай им своё предложение.
Они сказали бы ей то же самое, и тогда, возможно, она поняла бы, что писает на ветер.
— Ты не захочешь уходить от меня, Доминик.
Проходя через ворота, он оглянулся на неё.
— О?
Она облизнула губы.
— Я не хотела тебе этого говорить, потому что боялась, что ты взбесишься. Когда я рядом с тобой, клянусь, я чувствую, как моя волчица начинает шевелиться. Не совсем просыпаться. Но… ты как будто нарушаешь её сон. Как будто ты облегчаешь этот сон. Может быть, мы истинная пара.
Его взгляд метнулся вверх, и он чуть не рассмеялся от явной нелепости этого заявления.
— Иди домой, Розмари.
— Ты тоже это знаешь, Доминик. Я знаю это — ты подавал все сигналы мужчины, который нашёл свою пару, — сказала она, её слова выговаривались резко и быстро. — Возможно, ты не хочешь парной связи, но как насчёт твоего волка? Разве ему не понравилось бы найти свою пару? Разве ты не понимаешь, Доминик? Мы все могли бы получить от этого то, что хотим. Это идеальное решение!
Запирая ворота, Доминик твёрдо заявил:
— Мы не истинная пара, Розмари.
— Но моя волчица…
— Не существует. Даже если бы она была, это не меняет того, что эта ситуация со мной не сработает. Как я уже говорил тебе ранее, ты ни чёрта не знаешь о том, чего я хочу. Тебе просто кажется, что ты это знаешь. — С этими словами он удалился.
— Меня не удивляет, что ты отказался от этого! — закричала она. — Это просто доказывает, что я была права, что ты не хочешь привязанностей!
Игнорируя её, Доминик обратился к Гейбу.
— Если она вернётся, отошли её.
Гейб кивнул.
— Понял.
Надеясь выплеснуть свой гнев в лесу, Доминик не спешил обратно в пещеры. «Сигналы», — сказала она. Он не подавал ей никаких грёбаных сигналов. Он не обманул её ни словом, ни делом. Не сделал ничего, что создало бы у неё ложное впечатление, что он ищет чего-то серьёзного.
Она ошибалась, думая, что
Все они были неправы.
У Доминика давно стало инстинктом отделять большую часть себя от других. Его родители потеряли своего первого сына, Тобиаса, когда ребёнку было десять. Его мать, Аллегра, попала в аварию, заснув за рулём, а брат, которого он никогда не знал, умер. Она никогда не переставала ненавидеть себя за это. Горе начало отдалять его родителей, поэтому они зачали Доминика, чтоб исправить их отношения, «исцелить» их и снова свести вместе.
Проблема заключалась в том, что они никогда не могли полностью увидеть Доминика. Они всегда сравнивали его с Тобиасом. Всегда восхищались их сходством и хмурились из-за различий.
Во многих отношениях Тобиаса считали идеалом. Что бы он ни делал, Доминик никогда не мог полностью оправдать их ожидания. И когда кто-то тебя не видит, когда переплёл твою личность с чьей-то ещё и заставляет тебя чувствовать себя неизвестным и нежеланным, может стать очень одиноким местом.
Став взрослым, Доминик понял, что его родители отгораживались от него из страха потерять его так же, как потеряли Тобиаса — они не хотели снова испытывать ту же боль. Но в детстве Доминик смотрел на это иначе. Он чувствовал себя неважным, нелюбимым и недостаточно хорошим. Чувствовал, что ему не там место.
Он не только сохранял эмоциональную дистанцию от своих родителей, но и выработал привычку сохранять такую же дистанцию от других. Он подсознательно скрывал свою боль и гнев, а также своё истинное «я», давая людям лишь небольшие проблески настоящего Доминика. Это было то, чего он по-настоящему не замечал до того дня, когда его мать ушла, когда ему было всего тринадцать, бросив и его, и его отца, и Доминик не почувствовал ничего, кроме укола обиды.
Его собственная мать бросила его, но он не почувствовал ожидаемого уровня предательства и боли. Как будто истинное воздействие её действий просто не смогло затронуть его. Тогда он понял, насколько сильно он отстранялся от других. Понял, что построил вокруг себя метафорическую оболочку.
Он встречал многих людей, которые были жёсткими и грубоватыми снаружи, скрывая мягкую суть. Может, у Доминика и не было жёсткого внешнего слоя, но он все ещё был окружён защитной оболочкой. Между супругами не могло быть таких стен. Обоим нужно было быть открытыми друг для друга, и это делало их невероятно уязвимыми.
Аллегра знала, что разлука со своим партнёром, Линкольном, может привести к тому, что один из них станет изгоем. Она знала, что сумасшедший волк будет убит, и что вероятность того, что другой выживет после разрыва парных уз, была ничтожно мала. Аллегру все это не волновало. Её не волновало, что Доминик останется один.