Неуловимая невеста
Шрифт:
Прежде чем она успела открыть глаза, он широко развел ее ноги. И уставился на ее влажное лоно. Хотя в комнате было темно, она залилась краской, но не попыталась сомкнуть бедра, не попыталась помешать ему.
Кровь по-прежнему стучала в ее венах, и она ждала, желая посмотреть, чего он хочет. Что сделает.
Он нагнул голову и припал губами к розовым лепесткам. Она едва не вскрикнула.
Наслаждение: иное, резче, острее, более пьянящее… Он продолжал лизать, обводить языком крошечный бугорок, и она, не помня себя, прошептала его имя… потому что не могла высказать все, что хотела.
От его ласк замирало сердце.
Она принадлежит ему и знает это. Но и он тоже знал — по крайней мере сейчас.
Своими ласками он предъявлял на нее права. Ее нервы, кожа, сердце, каждый дюйм тела — все принадлежало ему.
Это все его. Его, чтобы смаковать и наслаждаться. Как только он пожелает.
Она почти не могла дышать, но шептала его имя. Молила… потому что больше не в силах выдержать этого умопомрачительного наслаждения.
Слава Богу, он услышал. В последний раз провел языком по бугорку, несколько мгновений смотрел на нее, прежде чем неспешно приподняться и войти в гостеприимное лоно. В его глазах пылала страсть, такая мучительная, что Эмили почти ощущала, как ее жаркие крылья бьются о ее тело. Он снова вышел и снова сделал выпад.
Еще и еще, сильнее и сильнее. Глубже и глубже, пока она со всхлипом не выкрикнула его имя.
«27 ноября 1822 года.
Ранний вечер.
Моя комната в марсельской гостинице.
Дорогой дневник!
Вчера я добилась успеха. Не то чтобы я ожидала бурного сопротивления, но теперь нужно подождать и увидеть, глубоко ли вошел крючок.
День прошел в последних приготовлениях. Благодаря Жюно, нашим хозяевам, все готово к завтрашнему отъезду в Булонь. Это порт, из которого мы должны отплыть в Англию. И хотя я буду счастлива снова взглянуть на родные берега, все же необходимо использовать этот отрезок путешествия, чтобы побудить Гарета признаться в любви.
Предпочтительно всеми способами.
Предпочтительно до того, как мы увидим сушу… Мне не терпится знать, закончится ли мой план желанным исходом.
И как всегда, я исполнена надежды.
Э.».
День выдался на редкость хлопотным, но, поднимаясь к себе, Гарет был совершенно уверен: они сделали все, что могли, благодаря, конечно, любезности Жюно, и теперь можно надеяться на успех их безумного рывка к Ла-Маншу.
Он ощутил некое напряжение, знакомое, почти ободряющее напряжение, которое всегда чувствовал перед битвой. Он был слишком опытен, чтобы тревожиться по этому поводу. Мало того, приветствовал это напряжение.
Но нечто другое волновало его, скрывавшееся под предвкушением боя. И все из-за Эмили и ее появления в его комнате прошлой ночью. Из-за того, что произошло в его постели. Он предпочел бы, чтобы все было иначе, но не мог отрицать, не мог притворяться, что не ждет повторения вчерашнего.
Сердце тяжело заколотилось, когда он открыл дверь и вошел. И сразу устремил взор на постель.
Она была пуста.
Он снова и снова обыскивал глазами полумрак, только чтобы убедиться. Но в постели никого не было. Она не пришла.
Он закрыл за собой дверь и продолжал стоять, мучая себя упреками: прошлой ночью он сделал что-то, что ей не понравилось, или не сумел сделать что-то такое, чего она ожидала. Или…
Но рациональная часть мозга уже оценивала ситуацию.
Почему она не пришла? Он должен найти ответ…
Гарет вспомнил, как неспешно она вошла к нему. Похоже, все было хорошо продумано. У нее был план. И в этот план входило…
Он выругался. Сжав губы, подошел к окну, бросил взгляд на пустую улицу, покачал головой и стал мерить шагами пол.
Он не должен этого делать, не должен сдаваться. Она знала, что он хочет… намерен жениться на ней, и этого достаточно. Если он придет к ней сегодня, значит, выдаст немного больше.
Но его потребность в Эмили — нечто такое, что он предпочтет скрыть, особенно от нее.
На шебеке они не могли проводить ночи вместе, а здесь… Нет, надо быть более осмотрительным и сохранять расстояние.
Для Гарета держаться на расстоянии, по крайней мере пока они не доберутся до Англии, означало скрыть, как глубоки его чувства к ней.
Он даже не знал, когда они появились, эти чувства, и когда переполнили его, захлестнули… но они есть, и это очевидный признак уязвимости.
Если он будет держаться от нее подальше, значит, сможет цепляться за иллюзию того, что женится на ней, потому что они прекрасно ладят друг с другом. Потому что в минуту слабости он соблазнил ее, и, следовательно, женитьба — ожидаемый и необходимый исход, призванный успокоить его совесть.
Ему не стоит идти в ее комнату. Нельзя показывать, насколько велика его потребность в ней.
Конечно, было бы лучше, если бы его не отвлекала ее близость…
Но какой-то очень настойчивый внутренний голос уверял, что если она будет проводить ночи в его объятиях, он станет меньше беспокоиться о ее безопасности. Она будет лежать рядом, и он не даст ее в обиду.
Если учесть, что отныне они будут останавливаться в таких же гостиницах…
Итак, идти или не идти?
Он не должен. Не следует…
Может, если подождать немного, она потеряет терпение и придет сама…
Но прошло полчаса, а Эмили не появилась. Похоже, у нее терпения больше.
Пробормотав проклятие, он шагнул к двери.
Ее комната была чуть дальше и за углом. Он вошел, не постучав, запер за собой дверь и подступил к кровати. Она не спала. И хотя прикрыла груди, плечи оставались соблазнительно голыми. Она смело встретила его взгляд. B ee глазах не светилось ничего, похожего на невинность. Мало того, ее губы чуть изогнулись в самодовольной улыбке. Как у кошки, ухитрившейся слизать сливки.
Он прищурился и ткнул в нее пальцем.
— Я знаю, что ты задумала, но не собираюсь играть в твои игры.