Неумолимая жизнь Барабанова
Шрифт:
– С Новым годом, – сказал он сухо.
– Явился, – отметил его появление Кнопф. – Небось все свои бутылочки пересчитал.
– Я далек от мысли, – проговорил целитель, и щеки его набухли гневно.
– Ну, нет! – с оттенком рыданья проговорил Кнопф. – Не надейся, сучья лапа. Именно мы к тебе забрались, и именно мы тебя обчистили.
– Кнопф снова пострадал. Мы замешкались с возвратом. Вы же видите.
Кнопф тем временем, кряхтя, размотал полотенце, натряс в ладонь водки, приложил к сокрушенному затылку.
– Щиплет, – сказал он трезво и просто. – Но тут же в голове у него снова соскочило. – Боже мой, боже мой! – заголосил он, взмахивая полотенцем. – Кто будет
– Вы дали ему водки и совершенно напрасно, – сказал Будилов.
– Я сокрушу этот дом и тех, кто в нем, уничтожу. Будет порядок, помрете вы от него, как тараканы.
– И по голове вы ему напрасно стучали. Мужчина он крепкий, но сколько же можно?
– Это не я. Мне самому досталось.
– Сколько событий. И кто же к вам забегал?
– Кой черт забегал! Это старикова работа.
– Вот. Я предупреждал. Ваш папаша человек незаурядный. Но почему же Кнопф толкует о делах и доходах?
И тут раздался гудок. Нормальный автомобильный сигнал.
Раскисший полупьяный Кнопф столбиком застыл на табурете и вдруг беззвучной молнией ударил в целителя, который закрывал собою путь из чулана. Будилов рухнул на крашеный пол с таким звуком, что у меня мелькнула мысль о смертоубийстве. Но я все-таки ухватил Кнопфа за лодыжку, и он заколотился на досках подобно большой рыбе. Где-то с краю мелькнул перепуганный Лисовский. Невредимый целитель, бранясь, вцепился в Кнопфа снизу, и вся эта мешанина рук, ног и ругани медленно поползла к выходу. «Погодите, ради Бога погодите!» – увещевал Будилов. Минуту спустя, когда Кнопф уже перетащил меня через порог чулана, Будилов загадочно пропыхтел: «Вам нечего бояться». В ту же минуту дверь в сени распахнулась, и осиянная снежным новогодним светом вошла барышня Куус. Мы застыли у ее ног, потом Кнопф поднялся на четвереньки и проговорил: «С Новым годом, Мария!», энергично встряхнулся, освободился и, перешагнув меня, скрылся в чулане. «Мир», – благостно сказал целитель, – «Так я заберу телевизор?» Он с достоинством заскрипел половицами, а Манечка присела рядом со мной.
– С Новым годом, – сказала она, когда чулан затворили. – Я все успела. Ох, какая жена у Наума…
Мы вышли на улицу, где ослепительное новогодие пахло яблоками и печным дымом. Снег без единой прорехи лежал так, будто на всей земле осталась только зима.
– Ваши дети здоровы, – сказала Манечка и принялась устраиваться в капюшоне. Она выбрала пряди из меховой тесноты, волосы тут же заиндевели. Манечке очень идет зима.
– Они в монастыре. Неужели это правда, и они в настоящем монастыре? О, как бы я хотела в монастырь! Нет, не на всю жизнь, а побыть там и вернуться. Только непременно так, чтобы никогда уж этого не забыть. Мы постояли у Манечкиной машины и по узенькой тропке двинулись, гуляючи, в сторону целительского домика. Благостный Будилов приветливо пошевелил нам с крыльца ручкой, но не стал досаждать приглашениями. Он поглядел сквозь растопыренные пальцы на солнце и исчез.
Манечка тем временем рассказывала, и выходило, что на самом деле ей удалось все. Мало того, выходило, что откладывать встречу с Ксаверием не следует, и что состоится эта встреча в Бобиной мансарде. «Стоит вам только позвонить», – разъяснила барышня Куус. Необходимость звонить Ксаверию очень мне не понравилась.
«Вот, вспомнила», – сказала Манечка и обернулась. Я шел за нею по тропке. «Кнопфа нужно отпустить, чтобы шел на все четыре стороны. Пока Кнопф тут, у нас, сделать ничего нельзя. Еще Наум сказал, что Кнопф несовместим с замыслом. С каким замыслом, Александр Васильевич?»
Хорошо ему в своей забегаловке с сероглазой женой из Череповца! А что делать мне?
Мы вернулись к дому целителя, и я, плюнув на этикет, свистнул, как бывало. Будилов точно ждал – выскочил на крыльцо без промедления, и мы о том, о сем поговорили.
«Я останусь с ребятами, и вы не о чем не тревожьтесь», – сказала Манечка на обратном пути. Я поцеловал ее крепко и звонко. «Ты повезешь нас с Кнопфом, а дети останутся с отцом».
В доме я упросил старика открыть чулан и рассказал Кнопфу про Ваттонена. «Ты отдаешь меня в батраки», – сказал Кнопф с неожиданной проницательностью, – «С кем ты связался, Шурик?»
Я пнул табуретку, на которой сидел нахохливший Кнопф. «Черт с тобой! Детьми своими клянусь, ты еще попросишься к Ваттонену».
Я устроил ему шину на правой руке от локтя до кисти, щедро забинтовал и повесил на шею. Правую ногу от колена до лодыжки я прибинтовал к обломку лыжи.
– Не исключена возможность перелома, – сказал я Конпфу.
– Ты ловкий. Кто ж тебя знал, что ты окажешься такой ловкий?
Я оделся, потом одел колченого Кнопфа, и мы вышли к машине.
– Старичок, ты забыл заклеить мне пасть. У первого гаишника я пущу такой крик…
– А я пущу пулю. Хватит трепаться, Кнопф.
До города мы добрались без приключений, только у буддийского храма нас остановил милиционер в тулупе. Он поглазел на Манечку, рассмотрел перебинтованного Кнопфа, махнул рукой и растворился в сыром морозе.
Ближе к Петроградской Кнопф заерзал. «Ты куда это меня? Ты это зачем?»
Мы въехали в тишайшую улицу Красного Курсанта, вползли в узкий, как голенище переулок, и я разбинтовал Кнопфа. Уже на безлюдном тротуаре он заупрямился и даже когда я угрожающе опустил руку в карман, продолжал сулить мне всяческие беды. Словно желая прихлопнуть автомобильную дверцу, я обошел Кнопфа и с силою поддал ему под зад носком лыжного ботинка. Затем я снова опустил руку в карман и мы зашагали. Когда Манечка, зашумев мотором, отъехала, Володька на секунду притормозил и обернулся. Я несильно толкнул его в плечо, и он споро зашагал в сторону Малого.
По крайней мере ясно было, что револьвер у меня стащил не Кнопф.
Да, в последний раз я держал револьвер в новогоднюю ночь, когда пугал Кнопфа и нудил его отречься от немецкого происхождения. После беспамятства я не сразу обнаружил пропажу, когда же спохватился, сильно грешил на старика. Потом – Анюта, чье бледное личико мелькало неподалеку всякий раз, стоило мне затеять разговор с Кнопфом. Я, пожалуй, был даже уверен в том, что револьвер подобрала Аня. Она ведь могла смотреть на эту вещь как на семейную собственность и даже утащить оружие у старика, случись ему и в самом деле завладеть им.
Не могу и сказать, как меня томило сознание того, что револьвер может быть у Анюты. Во-первых (я это прекрасно помню из детства), оружие, которым завладевают ребятишки, очень скоро становится самостоятельным, и в кого оно выпалит, угадать нельзя. К тому же изъять машинку у старика было бы совсем нетрудно. Да я и проверил все его карманы. Другое дело – Бусыгина. Сказать ей «Отдай!», так сказать, словно я сам видел, как она взяла, я не мог. Обыскать – это было немыслимо.
Во-вторых, я остался без средства управления событиями. Одно дело Кнопф, который допускает хоть малую вероятность выстрела и ведет себя с оглядкой, и совсем другое дело Кнопф взбунтовавшийся, получивший по голове и неподвижный, как колода.