Неумолимая жизнь Барабанова
Шрифт:
Целитель убрал руки от барышниной ноги и с минуту гипнотизировал лодыжку.
– Огненная терапия… – проговорил он, наконец, – огненная терапия – это впечатляет. – Он снова задвигал руками. – Что же касается вашего друга… Я мог бы присмотреть за ним. Режим специализированного санатория – вот что будет для него в самый раз. – Целитель вдруг глянул на меня бойко-бойко. – Подходящее помещение с крепкой дверью имеется.
Своевременное предупреждение! Надо полагать, этот огнепоклонник вытянул из старика не только подробности содержания
Тем временем, он помог Манечке сесть, потом велел встать, потом приказал пройтись по комнате.
– Не болит, – сказала Манечка.
Нельзя было упускать такую минуту.
– Вы чудодей! Кнопф воспрянет.
Будилов запустил руки в пламя и даже застонал слегка, как это бывает с людьми, долго мучившимися от жажды и, наконец, дорвавшимися до питья.
– Подумаем, – сказал он. – Не откладывая, подумаем.
Пока я перерывал свои вещи в поисках коньяку, старик за стеной не умолкал. Анюта, как видно, задержала обед, и он теперь безжалостно клевал ее.
– Где? Где? – восклицал старик и лязгал столовым металлом. – А чем кладут? Чем кладут, я спрашиваю! – потом, путаясь в именах, он рассказал, как был скаутом. – Ходили с посохами, но кое у кого имелись револьверы. У меня имелся.
– Вы стреляли в кого-нибудь? – конечно, Лисовскому надо было уточнить.
– По врагам революции, – отозвался старик, и в голосе его прорезались нотки, знакомые мне с детства. – Нас приводили на границу с Эстонией, и мы залпом стреляли туда.
– Можно было и убить кого-нибудь.
– У нас было мало патронов, мы их берегли. Мы все берегли, и ты не качайся на стуле. И не клади масло на хлеб плитами! Мажь, мажь, не то велю убрать совсем.
В общем, все шло, как ожидалось, только уж слишком кротки были дети. На крыльце послышались шаги, и в прикрытую дверь проник Будилов.
– Заждался, – объяснил он. – Дай, думаю, взгляну. Вдруг у них, не приведи Господи, кто-нибудь с крыльца навернулся.
За стенкой старик без устали громил детей, и он с удовольствием послушал.
– А не будет ли нам…
Вдруг рубильник-автомат лязгнул, как ружейный затвор, в комнатенке смерклось. Старик смолк на мгновение и тут же оглушительно потребовал свечей. Манечка завозилась, пахнуло керосином, и она зашла к ним с лампой.
– Беда, – сказала Манечка, – где-то замыкание.
И тут я нащупал коньячную бутылку. Жидкость сливалась с полумраком и была невидима. Только бульканье выдавало ее присутствие. Целитель кашлянул и сказал, что готов найти замыкание.
– Ах! – Манечка всплеснула руками. – Вас Бог послал!
– Кто знает… – отозвался целитель после краткого раздумья. – Но как бы там ни было, вам придется посветить мне.
Трезубец желтого керосинового пламени трепетал за пыльным стеклом, Манечка поднимала лампу к проводке, а Виталий Будилов касался золотистого сумрака вокруг проводов, и все мы медленно двигались по дому. Дети в некотором отдалении шли за нами.
Около каморки Кнопфа Будилов остановился.
– Там, – сказал он. – Вне всякого сомнения – там.
Я отомкнул дверь. Полурастворенный в темноте Кнопф зашевелился.
– Как ваша голова? – спросил целитель, наводя на него ладони.
– Идите в задницу! – сказал Кнопф. – Я требую выпустить меня.
– Кнопф, зараза, твоя работа?
Ладони описали полукруг, Будилов ступил в каморку, притиснул Кнопфа к краю стола, одним движением вскрыл пластмассовую коробочку, в которую с трех сторон входили провода, и вынул оттуда алюминиевую проволочку, согнутую наподобие рогаточной пульки.
– Пожара не было, и это – чудо!
– Ты идиот, Кнопф!
– Я требую выпустить меня отсюда! Я требую называть меня только по фамилии и немедленно изолировать детей. Вы не подозреваете…
Он уже воздел палец, собираясь назидательно потрясти им, как вдруг Анюта принялась хохотать. Она смеялась заливисто, звонко и так по-девчоночьи, что мне стало не по себе. Остальные тоже как будто испугались этого внезапного веселья. Наконец появился старик, которому наскучило в одиночестве. Он вступил в коридор, едва вспыхнули лампочки. Не говоря ни слова, надвинулся на Манечку, дунул в стекло, и керосиновый огонек потух. Потом подошел к Анюте, ухватил ее запястье и с силою дернул.
– Неуместный смех! – с усилием ярости проговорил он. – Запереть для общего блага. Раскачивается на стуле!
Глаза у Анюты вспыхнули так, что случись старику увидеть это, он выпусти бы ее, не медля. Анюта дернулась, но из клешни старика вырваться было непросто. Он тянул ее прямиком в чулан к Кнопфу.
– Запереть всех! – рычал старик.
И тут он наткнулся на Будилова. Тем временем сзади подкрался Сергей и ткнул указательными пальцами под ребра старику. Я ожидал вспышки ярости, но вместо того старик повернулся к Сергею и как маленькому погрозил пальцем.
– Запомнил. Ты запомнил! – сказал он, осклабившись. И, странное дело, и у ребят, и у старика лица вдруг размягчились. Помню, я успел подумать, что никому из нас, взрослых и в голову не приходила возможность комплота старого и малых, и что было бы не худо… Но тут Манечка направила действие совсем в другую сторону.
– Что же это? – проговорила она. – Это не фокусы в цирке. Смотрите. – она указала керосиновой лампой на Кнопфа. – У человека болела голова, и глазки закатывались, а теперь – пожалуйста – и ходит, и соображает, и даже короткое замыкание устроил.
– А что б тебе… – проговорил Кнопф в досаде.
– Или электричество руками видеть… Это что, шуточки? Вы – чародей!
Сладчайший мед растекся по лицу целителя, он даже рассмеялся тихонько. Да и как было удержаться, барышня в ту минуту была так хороша, так хороша… Но дальше наш гость всех удивил. Он сделал ручкой взъерошенному Кнопфу, закрыл дверь чулана и даже продел дужку в пробой. Мне осталось только повернуть ключ.