Неумолимый
Шрифт:
Кто-то выстрелил дважды или трижды, потом раздался чей-то рык – наверное, майора? – и пальба прекратилась.
Ему пришло в голову, что можно вернуться обратно. Они же ничего не видели, и откуда им знать, что он пытался сбежать? Но он же упустил заложницу, и за одно это его убьют.
Затем послышались шаги и хлопок, донесшийся как бы издалека, и ему стало ясно, что путь назад для него заказан: они закрыли дверь и сейчас там внутри зажигают свечи, чтобы пересчитать всех по головам.
Уолкер стоял у задней стены хижины, миссис Лэнсфорд уехала в противоположном направлении. Он должен
Он добрался до угла, и ветер снова чуть не сбил его с ног. Вокруг был скорее серый сумрак, чем полная темнота, но столь же непроглядный. Уолкеру пришлось идти вдоль стены на ощупь, со страхом ожидая, что вот-вот распахнется дверь и наружу высыпят остальные. Потом до него наконец дошло, что никто и не собирается искать его: при таком свете им, как и ему, ничего не удастся толком разглядеть. Миссис Лэнсфорд поехала по прямой. Уолкер отошел от бревенчатой хижины всего на два шага и при этом, казалось, погрузился в ничто. Ветер обрушивался на него слева, и, если стараться идти так, чтобы он дул в левое плечо, может быть, удастся идти по прямой за миссис Лэнсфорд.
Если бы она остановилась и подождала его! Но ей-то это зачем?
Он должен найти ее. Найти или замерзнуть до смерти здесь, в этой глуши.
Следующие часы Уолкер не мог потом отчетливо вспомнить. Он шел наугад под ударами ледяного ветра. Тер лицо перчаткой, чтобы соскрести иней. В ноги при каждом шаге вонзались иглы, а все нутро сводило от суеверного ужаса: нечто вроде детского страха оттого, что дом не просто пуст, но в него еще и никто никогда не придет. Его терзал голод и мысль о том, что консервы, съеденные в хижине, – это последнее, что он ел в своей жизни. В довершение всего его не покидало ощущение, что он без конца кружит по собственным следам.
Рев ветра все нарастал, грохоча, как залпы артиллерийской канонады; снег летел почти горизонтально, хлестал по щекам и обволакивал тело лишней тяжестью – Уолкер с трудом удерживал равновесие. Земля раскачивалась, словно он был пьян. Лицо уже ничего не чувствовало, и ледяные сосульки висели на носу, ушах и бровях. В какой-то момент просветления он оценил, что сил у него хватит самое большее еще минут на пятнадцать – он должен найти убежище или умереть.
Как корабль, сорванный с якоря, Уолкер устремился через снег и в течение этих секунд или минут вспомнил имя женщины и стал кричать во всю мощь легких:
– Мериан! Мериан!
Он едва слышал собственный голос... Уолкер рывком выпрямился и усилием воли заставил себя двигаться вперед, с отчаянием понимая, что должен идти, пока слушаются мышцы.
Спазм агонии сковал все его тело. Боль была невыносимой. Мышцы настолько деревенели от холода, что он едва мог шевелиться. Уолкер набрал воздуху в натруженные до рези легкие и продолжал звать, но теперь в его голосе звучали панические нотки.
Большую часть времени Уолкер брел с закрытыми глазами, стараясь придерживаться такого направления, чтобы ветер дул в левую щеку; боль в ногах давала понять, что он еще идет. Когда он перестанет ощущать боль, наступит конец.
Теперь он приподнял веки и смутно увидел деревья, клонимые ветром. Должно быть, он спустился по склону, выйдя из зоны, где свирепствовал шквал.
Нога его за что-то зацепилась – Уолкер снова упал. В животе бурлило, мысли ворочались, как сонные. Он лежал, желая только одного – заснуть, но каким-то невероятным усилием заставил себя подняться. У него возник странный вопрос: двигаются ли его ноги на самом деле или он просто лежит в снегу, воображая, что идет? Что-то хлестнуло Уолкера по лицу, ощутимо, но как бы с расстояния, и он откинул голову назад, решив, что набрел на куст. Но его ударили снова, и он растерянно заморгал.
Перед ним стояла женщина и хлестала его по лицу. Она пошептала в самое ухо Уолкера:
– Прекрати кричать! Я здесь. Прекрати кричать!
До него дошло, что он все еще выкрикивает ее имя.
С его окоченевших губ сорвался булькающий хриплый смешок.
– Пошли... Пошли! – Она тянула его за руку вперед.
Когда она убрала руку, он рухнул на колени, наткнувшись на лошадиную ногу, и лошадь задвигалась, напугав его. Уолкер поднял глаза и различил призрачно-серые очертания лошади на более бледном фоне и верхушки сосен, клонимые ветром. Он мог видеть свои руки и землю под ними.
Когда же он вновь посмотрел вверх, то увидел миссис Лэнсфорд, стоявшую у дерева, и еще одну закутанную в одежды фигуру. Человек этот стоял, широко расставив ноги, и взирал на Уолкера с высоты своего роста. "Харгит, – подумал Уолкер. – Майор Харгит. От него никуда не денешься". Внезапно из глаз его брызнули слезы, желудок свело судорогой – и он плашмя растянулся на мерзлой земле...
Человек склонился над ним, стаскивая перчатки и подсовывая пальцы под нижнюю челюсть, там где она соединялась с черепом. Уолкер ощутил биение пульса в твердых пальцах этого мужчины и услышал его голос – нет, это был голос не майора и ни одного из тех, кто остался с ним.
– С вами все будет в порядке. Пойдемте! – И мужчина, подхватив Уолкера под руку, поднял его на ноги.
Сначала он подумал, что его перетащили в какую-то пещеру, но, оглядевшись, увидел, что это не совсем так. Выступ утеса и импровизированная постройка из сухих стволов и седел создавали некое подобие убежища. Ветер сюда если и не проникал, то, по крайней мере, не задувал с такой страшной силой. Двое мужчин сидели внутри на корточках, вошла женщина и вклинилась между ними, чтобы согреться. Человек, тащивший Уолкера, отпустил его, и он тут же обмяк и опустился на землю.
Женщина плакала.
– Простите. Я никак не могу с собой справиться, – бормотала она сквозь слезы.
– Пустяки, миссис Лэнсфорд.
У Уолкера кружилась голова, он не мог дышать. Человек, притащивший его сюда, повернулся, и Уолкер мельком увидел его лицо. Он походил на индейца.
Другие сбились в кучу, наблюдая за происходящим. Индеец произнес:
– Вискерс, ваша лошадь – уже не жилец. Приведите ее сюда.
– Зачем?
– Делайте, как сказано.
Один из мужчин поднялся, буркнув что-то, и вышел, переступив через Уолкера. Индеец опустился на колени и начал хлестать Уолкера по щекам. Тот попытался уклониться, но индеец продолжал отвешивать пощечины.