Неутоленность
Шрифт:
– Слушаю.
– Лепилина можно?
– Можно. Слушаю вас.
– Здравствуйте, это из РОВД, старший оперуполномоченный Стариков. Мне нужно с вами побеседовать…
– А, понятно! – оборвал словесный официоз следователя. – Вы по делу о расчлененке, что ли? Когда мне подъехать? Я сейчас свободен.
– Вот и отлично. Я жду вас в комнате номер десять.
– Хорошо, сейчас буду.
Он бросил трубку и подумал, что неплохо бы и вправду просто размяться, чтобы хоть как-то отвлечься от обложных проблем. Тем более, можно воспользоваться удобным случаем, чтобы заскочить под вечер в одно место, где его ждал отличный «левак» в виде полмашины уголка.
Накануне он побывал на базе. Его приятно удивил сервис тамошних ребят. Парочка весьма колоритнейших личностей, перехватив его у дверей конторы, отвели в сторону. Дав понять, что если он согласится на вариант сделки, который ему тут же популярно изложили, то в накладе никто не окажется. Мало того, в результате её им всем даже будет счастье в виде отслюнявленных небольших, но приятных сумм из официально выданной исходной. К наиприятнейшей для обеих сторон сделке они, взяв задаток в виде половины выданных ему купюр, скоренько договорились о месте и часе завершающего этапа и на том расстались.
Всё сегодня так удачно складывалось, что Макарыч даже подумал о вмешательстве высших сил, вдруг решивших ему попокровительствовать. И этот звонок из милиции, как раз ко времени. Не надо утрясать с Харицкой незапланированную отлучку с работы. Да и авария случилась не впритык к нужному часу. Хм! В общем, то, что доктор прописал! Мужики сами справятся, надо только зайти к ним. Постращать немного. Этих пасюков вечно надо контролировать, так хоть сегодня пусть поварятся в аварийной каше сами. Привыкли, что я торчу с ними!
Макарыч ткнулся в дверь кабинета Харицкой. Она оказалась заперта. Чертыхнувшись, он заглянул в отдел кадров и попросил Нину Фёдоровну предупредить Харицкую, что он ушёл в отделение милиции. Он было совсем уже собрался идти на аварию, как вдруг передумал. «Да что это я? Мало я с ними нянчусь! Если запорют, отведу душу по полной! Этот «прапор» недоделанный достал, ети его мать!.. Вояки списанные, интеллигенты сраные, а этот Сашок, дебил долбнутый, – поработай с такими!.. Остальная шушера не лучше!.. Откуда только их не приносит! Ни одного стоящего слесаря! Вот времечко настало, кто только в слесаря не прёт!.. В Союзе такое и представить было нельзя! Пока ремеслуху не кончишь, да пару лет не оттрубишь под присмотром мастера, нечего было и думать, чтобы пойти на участок самостоятельно!.. Старые мастера разбежались… как тараканы по тёплым местечкам, а эти-и!.. Ох-хо-хо…».
Горькие, невесёлые мысли, как ржа разъедавшие душу, всю дорогу точили Макарыча, пока он не очутился перед входом в отделение милиции. Поднявшись на второй этаж, он стукнул в дверь. Услыхав приглашение войти, Макарыч выдохнул из себя воздух, как будто очищая голову от тяжких дум, и вошёл.
Следователь захлопнул лежавшую перед ним папку и жестом пригласил его присесть:
– Степан Макарыч, мне нужно уточнить некоторые детали вот этого документа.
Он протянул Макарычу листок бумаги, который оказался его докладной месячной давности. В ней Лепилин доводил до сведения начальства, что им были обнаружены в подвале двести пятьдесят шестого дома корпус два посторонних лица. Этими посторонними оказались школьники из соседней школы, которые проникли в подвал при помощи самодельного ключа. Парни, видно, не раз пользовались подвалом. На это указывали некоторые удобства, которые в одночасье не появляются. Топчан с наваленным на него тряпьём, столик из картонных коробок
Степан Макарыч бегло взглянув на докладную, протянул её назад.
– Это моя докладная. Там я всё изложил. Какие тут могут быть вопросы?
Макарыч вдруг занервничал, опасаясь, что застрянет здесь надолго. Но следователь, будто прочитав его мысли, сказал:
– Мне хотелось бы уточнить только один момент. Вы никого из них не сможете припомнить, – раньше видели или кто-то из них вам знаком?
Макарыч отрицательно покачал головой и сказал:
– Там темновато было. Наверх я с ними не ходил, так что ничего не могу сказать.
Следователь взял ещё один листок и, взглянув на него, спросил снова:
– А такая фамилия вам не знакома, – Курков?
Макарыч не долго думал.
– Работает у нас Иван Курков, слесарем-сантехником на первой диспетчерской. На Абакумова, значит.
– Ясно! Ну, что ж, хорошо. Значит, ребят вы припомнить не можете. Ну, а узнать в лицо кого-нибудь сможете?
– Наверно, если покажут! Точно! – Макарыч вдруг осенённо вскинул палец. – Вроде, там один из них был, лицом – ну вылитый Иван!
– Вы не ошибаетесь?
– Да нет! У Ивана, точно, сын учится в девятом. А что, – с недоумённым подозрением спросил Макарыч, – неужели он того… замешан? Что-то не верится. Уж больно садистское изуверство сотворили с девочкой! Не по-пацаньи это, кишка у них тонка!
– Мы разрабатываем все возможные версии, вплоть до абсурдных. Такова уж специфика нашей работы. Пока ничего определённого нет, по делу пройдут все, кто хоть как-то относится к нему. Так что, возможно, нам придется ещё раз побеспокоить вас. А на сегодня всё. Вам повестка нужна?
– Нет. Руководство в курсе, где я. До свидания.
Когда за Лепилиным закрылась дверь, Стариков взялся за телефонную трубку:
– Олег, всё подтвердилось… бригадир из ДЭЗ’а сказал, что такой у них работает… Ну и что? Мало ли как она у него оказалась… Я тебе говорю… Это ничего не доказывает!.. Хорошо, тогда я сейчас в школу… А мне кажется! Уж больно расчленёнка непрофессионально проделана… Пока!
Стариков посидел ещё пару минут, размышляя о чём-то. Затем, уложив в папку документы, спрятал их в сейф, оделся и вышел.
Лёха, продув очередную партию, с раздражением задавив окурок в приспособленной под пепельницу полочке из-под унитазного бачка, сопя, отошёл в угол. Там, накрыв голову газетой, забросил ноги на стул и застыл, разом превратившись в кучу тряпья, неотличимо похожей от наваленных рядом ватников и полушубков других слесарей. Когда Стас вернулся, Виктор уже сидел напротив Виталия и хмыкал:
– Садись, подвигай фигуры! Фору дам!
Виктор играл хорошо. Пользуясь этим, он ставил свои «халтуры» против инструментов и оснастки своих оппонентов. Но Витя был хитрован и ловко манипулировал своими шахматными возможностями. Иногда он намеренно ставил маловыгодные «халтуры» против дешёвой «выгоды». Проигрывая, он не скрывал своего великого огорчения по поводу «непрухи». Ловились на его удочку все, запоминая, что Витя игрок не фартовый. Потом, во время какого-либо праздничного междусобойчика, он, подведя разгорячённого сослуживца к доске, невинно просил сгонять партийку-другую, под интерес. И уж тут-то Витя, намеренно спаивавший свою шахматную жертву, объегоривал её на отменный куш, положим, в виде дорогущей «трещотки» для нарезки резьбы-двухдюймовки.