Неведомые дороги (сборник)
Шрифт:
Томми переступил порог.
Лунный свет вливался в окно, тени от листвы соседнего дерева, которое качал ветер, плясали на стекле. В спальне Томми не увидел ни одного четкого силуэта. Предметы непрерывно меняли форму и цвет, переходя от черного к темно-серому и обратно.
Томми отдалился от порога на шаг. Второй. Третий.
Его сердце билось так сильно, что подточило его решительность пребывать в темноте. Он включил фонарик и вздрогнул от испуга: так ярко блеснуло лезвие ножа.
Томми обвел спальню лучом и, к своему облегчению, не нашел изготовившегося
Отрубленная человеческая рука со сжатыми в кулак пальцами лежала на полу у прикроватного столика. Сначала Томми увидел ее в полумраке, рядом с лучом, потом направил на нее фонарь. Его глаза в ужасе раскрылись. Рука Френка. Никаких сомнений, потому что на одном из пальцев блестел серебряный перстень с черепом и скрещенными костями, которым Френк очень дорожил.
Возможно, причиной послужил посмертный нервный спазм, возможно, в доме действовала какая-то темная сила, но кулак внезапно разжался, пальцы раскрылись, как лепестки цветка. На ладони лежал блестящий пятицентовик.
Томми подавил крик, но не волны дрожи, которые пробегали по телу.
Пока он пытался найти путь к спасению, из дальнего конца коридора донесся пронзительный крик матери. Резко оборвался. Что-то разбилось.
Томми повернулся к двери. Знал, что должен бежать, пока еще есть возможность спастись, но его словно пригвоздило к месту, совсем как на пустыре, перед тем как старик рассказал ему, что глубокой ночью фонарь из тыквы превратится в нечто иное.
Он услышал крик отца.
Выстрел.
Вновь крик отца.
И этот крик резко оборвался.
Вновь наступила тишина.
Томми попытался поднять одну ногу, только одну, хотя бы на дюйм оторвать от пола, но напрасно. Он чувствовал, что на месте его держит не только страх, но и какое-то заклинание, не позволяющее ускользнуть от черной тыквы.
В дальнем конце коридора хлопнула дверь.
Послышались приближающиеся шаги. Тяжелые, пугающие.
Слезы брызнули из глаз Томми, потекли по щекам.
Половицы скрипели и стонали под огромным весом идущего по коридору.
С ужасом глядя на открытую дверь, словно она вела в ад, Томми увидел отблески оранжевого света. Свет становился ярче по мере того, как его источник, несомненно, свеча, приближался к комнатам братьев, соответственно, удаляясь от спальни родителей.
Тени и световые пятна гонялись друг за другом на ковре.
Тяжелые шаги замедлились. Остановились.
Чудище стояло в футе или двух от двери.
Томми шумно сглотнул, набрал в грудь достаточно воздуха, чтобы спросить: «Кто здесь?» – но, к своему изумлению, произнес совсем другие слова: «Ладно, черт бы тебя побрал, давай с этим покончим».
Возможно, годы, проведенные в доме Сацманов, основательно закалили его и снабдили здоровой дозой фатализма.
Чудище сдвинулось с места, заслонило собой дверной проем.
Тыква-фонарь стала его головой. Если в ней что-то изменилось, то в худшую сторону. Черно-оранжевая раскраска осталась, верхняя часть сузилась, нижняя, наоборот, расплющилась еще больше. Размерами голова не превосходила баскетбольный мяч. Глаза запали, прорезанные зрачки светились злобой, в носу пульсировал гной. Огромный рот растянулся от уха до уха, острые клыки темнели на фоне оранжевого света.
Тело под головой лишь отдаленно напоминало человеческое. Казалось, его сплели из перекрученных толстых корней и лиан. В чудище чувствовалась невероятная мощь, в дверном проеме возвышался колосс, джагернаут [15] . Несмотря на ужас, охвативший Томми, он не мог не почувствовать благоговейного трепета. И задался вопросом: то ли это тело выросло из головы-тыквы, то ли из плоти Френка, Лу и Кайла Сацманов.
Больше всего пугал Томми оранжевый свет внутри черепа. Там по-прежнему горела свеча. Ее мерцание ясно показывало, что голова пуста. Как чудище могло двигаться и думать без мозга? Тем более что в глазах читался злобный и демонический ум.
15
Джагернаут – одно из воплощений бога Вишну, образно – безжалостная, неумолимая сила.
Чудище подняло толстую, узловатую, напоминающую лиану руку и нацелило палец-корень на Томми.
– Ты, – голос напоминал шум грязной воды, выплеснутой из ведра в унитаз.
Томми теперь больше изумляла не собственная неподвижность, а способность оставаться в вертикальном положении. Ноги стали ватными. Он не сомневался, что рухнет как подкошенный, если чудище шагнет к нему, но пока стоял с фонариком в одной руке и ножом в другой.
Нож. Какой от него прок? Даже самый острейший нож в мире не причинил бы вреда этому исчадию ада, и Томми разжал потные пальцы. Нож ударился об пол, пару раз подпрыгнул, застыл.
– Ты, – повторила черная тыква, и от голоса задрожали стены. – Твой злой брат получил то, что дал. Твоя мать получила то, что дала. Твой отец получил то, что дал. А чего заслуживаешь ты?
Говорить Томми не мог. Дрожал, молча плакал, каждый вдох давался ему с огромным трудом.
Черная тыква шагнула в комнату, нависла над ним, сверкая глазами.
Рост чудища превосходил семь футов, ему пришлось наклониться вперед, чтобы смотреть на мальчика. Черный дым вырывался из рта и провалившегося, как у прокаженного, носа.
Чудище продолжало тем же шепотом, от которого дрожали стекла:
– К сожалению, ты – слишком хорош, и у меня нет на тебя прав. Поэтому... Ты получаешь с этого момента то, что заслужил, – свободу.
Томми смотрел в хэллоуинскую образину, пытаясь осознать услышанное.
– Свободу, – повторило адово чудище. – Свободу от Френка, от Лу, от Кайла. Свободу расти и взрослеть, не чувствуя, как они топчут тебя. Свободу полностью реализовать все лучшее, что заложено в тебе... а сие означает, что мне никогда не удастся заполучить тебя.