Неведомые дороги (сборник)
Шрифт:
Да.
Она села, отпустила его руку, пристально всмотрелась в него.
– Но ты не прекратил. Я чувствую, что ты внутри меня, наблюдаешь за мной.
Олли не решился отреагировать.
Она взяла его за руку.
– Неужели ты не понимаешь? Я чувствую себя такой глупой, что-то лопочу, а ты уже все знаешь, прочитал в моей голове. Я чувствую себя идиоткой, что-то втолковывающей гению.
Он попытался успокоить девушку, сменить тему. Что-то проквакал, словно заколдованная лягушка, жаждущая вернуться в обличье принца [26] , но вновь обратился
26
Если русская народная сказка "Царевна-лягушка", то европейская – "Принц-лягушка".
– Если бы у нас обоих был этот дар... – продолжила она. – Но он только у тебя, и я чувствую себя... ущербной. А то и хуже. Мне это не нравится, – она помолчала. – Ты перестал?
Да.
– Ты лжешь, не так ли? Я чувствую... да... я уверена, что могу тебя чувствовать... – тут до нее дошло, и она отодвинулась он него. – Ты не можешь прекратить читать мои мысли?
Олли не мог объяснить, как появляется смычка: однако стоило ему проникнуться к женщине глубокими чувствами, их разумы каким-то образом соединялись. Он не понимал механизма этого явления, но такое с ним уже случалось. Он не мог объяснить, что теперь она стала продолжением его самого, его частью. Он мог лишь кивать, признавая ужасную правду: «Я не могу перестать читать твои мысли, Энни. Я читаю их точно так же, как и дышу. Это физиологическое».
– Никаких секретов, никаких сюрпризов, ты знаешь все.
Медленно текли минуты молчания.
– Ты начнешь жить за меня, принимать решения, заставлять меня сделать то или иное, без моего ведома? Или уже начал?
До такой степени он контролировать ее не мог, но знал, что она ему не поверит. С учащенно забившимся сердцем она сдалась первобытному страху, который ему уже доводилось видеть в других.
– Я хочу уйти прямо сейчас... если ты меня отпустишь.
С грустью, трясущейся рукой он коснулся ее лба и погрузил в глубокий сон.
В ту ночь, пока она спала, Олли прощупал ее рассудок и стер кое-какие воспоминания. Бутылку с вином он держал между ног и пил, пока работал. Задолго до рассвета он сделал все, что хотел.
По темным, пустынным улицам отнес спящую Энни в проулок, где и нашел, опустил на землю, подсунул под нее сумочку. При ней остались нетерпимость к наркотикам, вновь обретенные уверенность в себе и ощущение личностной значимости, которые могли помочь ей начать новую жизнь. Его подарки.
Олли вернулся домой, не взглянув в последний раз на ее прекрасное лицо.
Открыл вторую бутылку с вином. Несколько часов спустя, уже набравшись, вдруг вспомнил слова "друга" детства, произнесенные после того, как он впервые продемонстрировал свой талант: "Олли, ты сможешь править миром! Ты – супермен!"
Олли громко рассмеялся, расплескав вино. Править миром! Он не мог править собой. Супермен! В мире обычных людей супермен не король, даже не романтический бродяга. Он – изгой. А будучи изгоем, ничего не может добиться.
Он думал об Энни. О неразделенных мечтах и любви, о будущем, которое так и не реализовалось. И продолжал пить.
Ближе к полуночи наведался в проулок за рестораном "У Стазника", чтобы порыться в мусорных баках. Во всяком случае, собирался порыться. Вместо этого провел ночь, бродя по улицам, выставив перед собой руки – слепец, пытающийся нащупать путь. Энни понятия не имела о его существовании.
Ни малейшего понятия.
Грабитель
К собственности у Билли Никса отношение было двойственное. Он верил в пролетарский идеал разделенного богатства, если, конечно, богатство это принадлежало кому-то другому. А вот за принадлежащее ему лично Билли бился бы до последней капли крови. Простая, приземленная, удобная философия вора, каковым, собственно, Билли и был.
Занятие Билли отражалось на его внешности. Про таких говорят: скользкий тип. Густые черные волосы зачесывал назад, выливая на них никак не меньше бочки ароматического масла. Грубая кожа постоянно поблескивала потом, словно у больного малярией. Двигался он плавно и быстро, как кошка, ловкостью рук не уступал фокуснику. Глаза напоминали озера техасской нефти – влажные, черные и глубокие, в которых не было места человеческой теплоте или чувствам. Если бы дорога в ад требовала смазки, дьявол определенно мог использовать в этом качестве Билли.
Ему не составляло труда столкнуться с ничего не подозревающей женщиной, экспроприировать ее сумочку и отскочить на добрых десять футов, прежде чем женщина успевала сообразить, что ее ограбили. Сумочки с одной ручкой, с двумя, без ручек, сумочки, которые носили на плече и в руке, все они означали для Билли Никса легкие деньги. Оберегала жертва свою сумочку или забывала о ее существовании, никакого значения не имело. Если Билли нацеливался на сумочку, она становилась его добычей.
В ту апрельскую среду, изображая пьяного, он ткнулся плечом в хорошо одетую женщину средних лет на Броуд-стрит, рядом с универмагом "Бартрамс". Когда она в отвращении отпрянула, Билли ловко сдернул с ее плеча сумочку и сунул в пластиковый мешок, который держал в другой руке. Покачиваясь, отошел на шесть или восемь шагов, прежде чем до женщины дошло, что столкновение произошло не случайно. Когда жертва завопила: "Полиция!" – Билли бросился бежать. Когда добавила: "Помогите, полиция, помогите!" – слова эти донеслись до Билли из далекого далека, с границы зоны слышимости.
Он мчался по проулкам, лавируя между баками для мусора, в одном месте перескочил через ноги спящего алкоголика. Пересек автомобильную стоянку и исчез в следующем проулке.
Когда от "Бартрамса" его отделяло уже несколько кварталов, перешел на шаг. Если дыхание участилось, то на чуть-чуть. Билли довольно улыбался.
Выйдя из проулка на 46-ю улицу, он заметил молодую маму, которая несла ребенка, пакет с продуктами и сумочку. Выглядела она такой беззащитной, что Билли не смог устоять перед искушением. Раскрыв выкидной нож, одним движением перерезал тонкие лямки сумочки, модной, из синей кожи, и вновь побежал через улицу, заставляя водителей жать на тормоза и клаксоны, ныряя в знакомые ему проулки.
На бегу смеялся, очень довольный собой.
Поскальзываясь на банановых или апельсиновых шкурках, размокшем куске заплесневелого хлеба или гниющих листах салата, он никогда не падал, даже не сбавлял скорости. Наоборот, увеличивал, словно скольжение разгоняло его.
Добравшись до бульвара, он перешел на шаг. Нож вернулся в карман. Обе украденные сумочки лежали в пластиковом мешке. Шагая по тротуару, он, пожалуй, ничем, если не считать склизкости, не отличался от других прохожих.
Подошел к "Понтиаку", припаркованному у тротуара. Автомобиль не мыли уже добрых два года, он всюду оставлял капли масла, как кот, метящий свою территорию мочой. Билли положил украденные сумочки в багажник и, радостно насвистывая, поехал в другой район города, где еще не охотился.