Неведомые поля (сборник)
Шрифт:
Вкрадчивый старческий смешок ответил ей точь в точь, как лютня.
– Неужели ты не дозволишь милому старичку Никласу Боннеру взлелеять твою победу? Целое лето ты ходила у меня в подмастерьях, а теперь что же — меня на покой, а ты одна уйдешь своею дорогой? Жадный, неблагодарный ребенок, ты ранила старика в самой сердце.
– Ни в каких дурацких подмастерьях я у тебя не ходила, — сердито ответила Эйффи. — Тебя перенесла в этот мир сила, которой я обладаю, а собственной силы у тебя нет никакой, что-что, а это я знаю наверняка. И если на то пошло, то да, я считаю, что научилась почти всему, чему ты способен
Голоса уже больше не приближались к Фарреллу, и он самую малость приоткрыл один глаз.
Она стояла посреди тропы ярдах в пятидесяти от него, лицом к Никласу Боннеру. Одеты оба были одинаково, на манер оруженосцев — сапоги, рейтузы и изрядно выцветшие дублеты, только у Эйффи волосы скрывал капюшон пелерины, а шевелюра Никласа Боннера с воткнутым в нее единственным совиным пером оставалась непокрытой.
Со снисходительным ехидством он спросил:
– А та старуха, что вышвырнула тебя на улицу, всю в слюнях и соплях? С нею ты без меня справишься?
Эйффи фыркнула и насмешливо, и неуверенно сразу.
– Может, справлюсь, может, не справлюсь. И вообще, это твоя старуха, твоя печаль — вот ты с ней сам и справляйся. Я ничего против нее не имею, разве что силы в ней многовато. Я не люблю настолько сильных людей.
Никлас Боннер откликнулся голосом, умиротворяющим, как солнечная дымка:
– Ну что же, единственная сладость моя, мы пришли сюда, чтобы узнать, насколько ты ныне сильна. Эта их игрушечная война для тебя — полигон, испытательная площадка, так покажи же, на что ты способна. Те пустяковые беды, которые ты до сей поры на них насылала, были лишь экзерсисами, ты способна производить такие, не просыпаясь, да собственно, и производила уже,
– он гладил ее по телу, запустив руки под пелерину. — Настало время для дел, которые требуют несколько больших усилий.
Эйффи хихикала и вздыхала, она уже позволила пелерине свалиться на землю.
– Почему тебе всегда так хочется этого? Тебе же это ничего не дает — думаешь, я не знаю? Откуда такая тяга?
Никлас Боннер ответил ей честно, с чем-то, близким к достоинству:
– Любовь моя, наслаждение мне доставляет в точности то же, что и тебе, а именно — удовлетворенная похоть власти. Иных восторгов я вкусить не могу, даже если их пожелаю. И все же при каждом нашем соитии нечто приходит в движение, нечто рождается, как это бывает у настоящих людей. Мне и того довольно.
Он опустил ее на пелерину, и маленькие, округлые груди ее метнулись ему навстречу, как кошки.
Фаррелл начал медленно пятиться, отползая подальше от тропы, но прополз всего несколько ярдов, когда на него обрушился кто-то тяжелый, залепив ему рот ладонью, вдавив его в землю и так притиснув коленом, что он лишился дыхания. И сразу же Бен прошептал:
– Не дергайся.
Фаррелл, свернув голову на сторону, увидел его потемневшее от грязных подтеков пота лицо и съехавший набок шлем с одним, сильно урезанным рогом. Эйффи заунывно пела, холодные, подвывающие слова извергались из нее в том же ритме, в каком входил в нее Никлас Боннер. Завороженный и пристыженный, Фаррелл смотрел на них, пока Бен не пнул его локтем, и оба не удалились на четвереньках в уютные заросли ежевики. Напоследок Фаррелл оглянулся и ему показалось, что там, где лежат Эйффи и Никлас
– Как они сюда пробрались? — спросил он. — Симон специально выделил людей, чтобы целый день патрулировать берег.
Бен, немедленно обратясь в профессионала, хоть и украшенного ожерельем из медвежьих клыков, покачал головой.
– Люди Симона приглядывают лишь за тремя участками берега, к которым можно подплыть на гребной шлюпке. Разве так патрулируют? Настоящее патрулирование — это когда следишь, не выплывает ли откуда что-нибудь вроде байдарки. Эта парочка попросту проскользнула на остров со стороны округа Марин — чего уж проще? И никакого волшебства не понадобилось.
Они шли, пересекая остров, и листва мягко, как велосипедные педали, свиристела над их головами. Куперов ястреб, рассекая косые столбы света, пал с небес, ударил кого-то почти у их ног и, хлопая крыльями, взлетел и сел на ясень, задыхаясь и гневно озирая людей. Фаррелл сказал:
– Слушай, там у них не рядовой перепих происходит, в парковом варианте. Там какая-то машина работает.
– Тантрическое колдовство. Оно же сексуальная магия. Очень действенная штука, если умеешь ей пользоваться, и хуже динамита, когда ее выпускаешь из рук. Своего рода детский строительный набор — с ее помощью можно сооружать самые неприятные вещи. Зия сказала, что они, скорее всего, прибегнут именно к ней.
– Что еще она тебе рассказала?
Бен слабо улыбнулся и пожал плечами.
– Не могу припомнить. Видишь ли, она растолкала меня, вытурила из постели, чуть ли не собственными руками одела и запихала в автомобиль. И все время повторяла, что должно произойти нечто ужасное, и что мне необходимо весь день неотлучно быть с тобой рядом. И должен добавить, я себе чуть задницу не вывихнул, пытаясь одновременно и сражаться и приглядывать за тобой. Ни в том, ни в другом я, по правде сказать, не очень-то преуспел.
Голоса их казались Фарреллу хрупкими и долетающими откуда-то издали — словно призрачные паучки торопливо всползали, перебирая ножками, по пыльным столбам света. Он рассказал Бену о пророчестве Хамида и обстоятельствах, в которых оно прозвучало.
– Об этом говорила Зия? Слушай, ты мне просто скажи — да или нет.
Бен молчал довольно долго — достаточно долго, чтобы Фаррелл успел прочувствовать, насколько крепко кольчуга Джулии натерла ему кожу на шее и на плечах. Наконец, Бен сказал:
– Видишь ли, она не всегда бывает права. А иногда, она вроде бы и права, но происходит не то, что ты себе напридумывал. Кто знает, что именно Зия понимает под смертью?
Первый посланец Эйффи возник из небытия, пока Бен и Фаррелл докладывали Симону Дальнестраннику, что она и Никлас Боннер уже на острове. Посланец этот, походивший наружно на сырой, окровавленный желудок с головой крокодила, налетел на них, помавая крыльями, по краям которых шли крохотные пасти. Бен, Фаррелл и Симон завопили и рухнули наземь, а мерзкая тварь, безобразно воняя, пронеслась над ними и развернулась для второго захода, издавая при этом звуки, с какими засасывает что-либо глубокая грязь. Глаза у твари были до смешного яркие и голубые.