Неведомые поля (сборник)
Шрифт:
Джулия молча взглянула на Зию. Тени размывали и уменьшали их лица, но Фаррелл все же приметил долгий взгляд, которым они обменялись — почти робкий, содержавший в себе нечто более глубокое, чем понимание соучастников, и более откровенное, чем легкое единодушие двух сестер.
– Прошу вас, — сказала Джулия, — может быть, вы попробуете еще раз? Я вам помогу.
– Тымне поможешь? — откликнулась Зия с живостью, заставившей Фаррелла прочно уверовать, что ответ у нее был готов еще до того, как Мика Виллоуз постучал в ее дверь. — Дитя, мне никто не способен
Голос Джулии, когда она ответила Зие, немного дрожал, но слова были быстры и отчетливы.
– Вы сказали, что большинство людей владеет хотя бы малой магической силой. Моей, если она у меня есть, я обязана бабушке. Она родилась на острове, который называется Хатидзе и совсем не знала английского, я, когда была маленькой, разговаривала с ней по-японски. Я не знала, что это японский, для меня это был язык, на котором говорим мы с бабушкой. Я помню, как она выводила моих родителей из себя, рассказывая мне действительно страшные истории о разных богах — о «ширеи», о «мюен-ботоке», и о голодных духах, о «гаки». И еще «икиро», эти хуже всего, потому что они — души живущих, и если в тебе достаточно злобы, ты можешь посылать их, чтобы они убивали людей. Я больше всего любила истории про «икиро», потому что мне после них снились совершенно жуткие сны.
Зия кивала, словно старуха, задремавшая у елки, на которой уже оплывают свечи.
– И о богинях — Мариситен, Сенген, богине Фудзиямы. Бабушка рассказывала тебе о Сенген?
– Конохара-сакуя-химэ, — негромко пропела Джулия. — Она говорила, что это значит «Сенген, сияющая подобно цветам на деревьях». И Юки-Онна, Госпожа Снегов. Мне она казалась прекрасной, хотя и была воплощением Смерти.
Она помедлила, но Зия ничего не сказала, и Джулия, глубоко вздохнув, добавила:
– И Каннон. Особенно Каннон.
– Гуань-инь, — промурлыкала Зия. — Авалокитешвара. Одиннадцатиликая, тысячерукая, с головою коня, Каннон Милосердная.
– Да, — сказала Джулия.
Брисеида плюхнула тяжелую голову на колено Фаррелла, и он погладил ее, печально и язвительно утешив себя тем, что хоть ей от него есть польза. Джулия продолжала:
– Я совсем этого не помню, но каким-то образом бабушка посвятила меня Каннон. Маленькая приватная церемония, на которой нас было только двое. В самый разгар ее появился отец и, насколько я могу догадываться, полез на стену. Я не знаю подробностей. Мне было от силы пять-шесть лет.
Черное пламя почти совсем погасло. Только и оставалось свету в давящейся тенями гостиной, что от сердитых бронзовых масок и, как ни странно, от гибнущего, покрытого шрамами лица Мики Виллоуза.
– Определенно я знаю только одно — став немного старше, я уже почти не виделась с бабушкой. Японский я очень скоро забыла, и бабушку забыла тоже. Она умерла, когда мне было восемь лет. Ее похоронили на Хатидзе.
Сразу две тени впились в колени Фаррелла не оставляющими следов льдистыми зубками. Он шуганул их, но следом уже подползали другие, бесформенно
– Ты когда-нибудь задумывалась, зачем она сделала это, зачем сочетала тебя с Каннон.
– Я не знаю. Может быть, она надеялась, что я когда-нибудь стану буддийской монахиней.
Зия покачала головой, еще не дослушав ответа Джулии.
– Твоя бабушка была очень мудрой женщиной. Она не могла представить, какой ее дар способен помочь тебе выжить в этой стране, уже начинавшей отнимать тебя у нее, но она знала, что любой человек нуждается прежде всего в милосердии, — она повернулась, чтобы долгим взглядом окинуть лежащего Мику Виллоуза, и почти беззвучно что-то сказала ему по-арабски. Фаррелл не сомневался, что она повторила свои последние слова: прежде всего в милосердии.
– Ну хорошо, — сказала она и одним удивительным движением распрямилась, хлопнула, отгоняя тени, в ладоши, прикрикнула на маски: «А ну-ка угомонитесь!» — те, впрочем, не удостоили ее никакого внимания — и торжественно проделала три полных оборота, будто укладывающаяся спать Брисеида. Фаррелл с Джулией, приоткрыв рты, уставились на нее, а она, увидев их лица, рассмеялась.
– Ни волшебства, ни чуда, — сказала она. — Всего-навсего старуха, пытающаяся как следует уравновесить свою шаткую персону. То, что мы собираемся сейчас проделать, совершенно безумно и безумно опасно, так что я думаю, нам следует покрепче упереться ногами в пол.
Джулия сказала:
– Джо, ты бы лучше ушел. Ты не обязан здесь находиться.
– Катись ты к свиньям, Джевел, — обиженно и сердито ответил он. Его голос заставил маски ненадолго умолкнуть, а Джулия дотронулась до него и сказала:
– Прости.
– Поймите меня, — внезапно заговорила старуха, и хриплый голос ее прозвучал так страшно, что гостиная мгновенно очистилась от теней, и Фаррелл различил далекие, благословенные очертания стульев и шахматных фигур. Зия продолжала: — Я делаю это не для кого-либо из вас и даже не для него – не для них
– не из тщеславия, как я сказала вам прежде. Я делаю это, потому что мне стыдно, потому что я с самого начала знала, что происходит, и не вмешалась, не решилась выйти из дома. Я могла бы призвать его сюда, ко мне, но и тут боялась, что меня уничтожат, если я попытаюсь освободить его и не сумею. И я ничего не сделала за эти два года, пока не настала сегодняшняя ночь.
Фаррелл так и не обрел потом уверенности — действительно ли он предпринял робкую попытку протеста еще до того, как Зия яростно оборвала его:
– Разумеется, я отвечаю за это! Яобязана следить, чтобы исполнялись определенные законы, чтобы определенным вратам было дозволено открываться только в одну сторону. Какой бы усталой, слабой или испуганной я не была, в этом по-прежнему мое назначение. Вы, настаивая на том, чтобы помочь мне, делаете это из невежества, поскольку не можете даже вообразить, чем рискуете. Но я, я делаю это потому, что мне стыдно.
Джулия спросила:
– Вы думаете, Каннон придет? Что я должна делать? Как мне призвать ее?