Неведомые поля (сборник)
Шрифт:
– Ты обречена, твою мать.
Джулия безнадежно повторяла его имя.
– Встать можешь? — спросил Фаррелл. — Ну-ка, давай посмотрим как ты встаешь, ладно?
Но этот хихикающий мертвый вес именно потому и невозможно было поднять, что он не сопротивлялся, да и способности к прямостоянию осталось в нем не больше, чем в теплом йогурте. Джулия уговаривала его и плакала, а Фаррелл поносил их обоих, ревнуя к ее любовной заботе и злясь на себя за эту ревность. Когда чернокожий свалился в третий раз, приложив об асфальт и Джулию — так основательно, что она на долю секунды обмерла — Фаррелл
– Да знаю я, знаю, мы не можем его так оставить. Но он не желает нашей помощи, и черт с ним. Пойду, вызову психовозку или еще кого.
– Мика, — взмолилась Джулия, — хочешь, мы кому-нибудь позвоним? Доктора вызовем? Есть кто-нибудь, кто придет и поможет тебе? Родни Мика, черт тебя побери, скажи же нам, кому мы должны позвонить!
Мика Виллоуз с закрытыми глазами лежал на боку. Фаррелл решил уже, что он заснул, но когда Джулия мягко толкнула его в плечо, он вдруг извернулся и встал на ноги таким движением, каким медленно изгибается струя воды или неторопливо перетекает на новое место охотящаяся кошка. Бурые речные заводи глаз стали окнами, открытыми в области такого страдания, о котором Фаррелл знал лишь, что он и слов для него не имеет, и заглядывать в эти глаза не имеет права.
– Йоро Кейта, — прошептал чернокожий. — Йоро Кейта, что командовал моими всадниками. Самори, Аскья аль-Кати, Молибо Тюэри, говоривший со мной и знавший все тайны моей души. Аль-Хаджи Умар, не принадлежавший даже к народу моему, ибо родом он был из племени тукулер — о, Аль-Хаджи Умар!
Бесцветный голос понемногу окреп — немощный, древний, обжигающий ветер ронял забытые имена.
– Алфа Гассан ибн Махмуд, муж сведущий в законе — Мусса-певец, Мусса-дурачок — шейх Утман эд-Дуккали, тот, что говорил со мною в Мекке, когда я не мог заснуть — Секуэ Диаките, слуга мой Окоро, некогда бывший рабом и умевший играть на гуинбри — Бакари из Валаты, добрый мой капитан — Гамани, Канго, Сангул из народа Маси… — имена падали вокруг Фаррелла, пока ему не стало казаться, что они с Джулией стоят, наполовину погребенные шуршащим потоком дробных, мерцающих слогов, медленно растворяясь в скорби древнего царя.
– Вот мои друзья, — произнес Мика Виллоуз. — Вот кто придет за мной.
Фаррелл подумал, что он сейчас опять упадет, но он стоял с сомкнутыми губами и веками, с навсегда закрытым и запечатанным лицом; верхняя половина тощего и плоского тела в разодранной одежде едва заметно покачивалась. Фаррелл негромко сказал:
– Манса Канкан Муса, сэр. Мы отвезем вас домой, если сможем. Скажите нам, куда вы хотите отправиться.
Секунду что-то бурлило и щелкало в сведенном судорогой горле Мики Виллоуза, а затем из него вырвался звук, с каким разламывается надвое дерево
– бездонное, содрогающееся «нет». Черный человек начал выкрикивать одну-единственную фразу, сжимая кулаки и откидывая голову все дальше и дальше, пока Фаррелл воочию не увидел, как воющий стон разрывает, будто когтями, черное тело, пытаясь выдрать ключицы, артерии, локтевые суставы.
– Госпожа, помоги мне! Госпожа, помоги мне! Госпожа, помоги мне! Слова так глубоко утопали в гневе и муке, что Фаррелл сначала счел их арабскими. Мика Виллоуз повернулся к нему спиной и медленно побрел по улице,
Джулия сказала:
– Прошу тебя.
Фаррелл догнал Мику Виллоуза и, взяв его за локоть, развернул в сторону Мадам Шуман-Хейнк. С помощью Джулии он наполовину подсадил, наполовину занес его в автобус, затолкал на предназначенное для пассажира место и запер дверцу. Джулия забралась назад, встала коленями на откидное сиденье, держа Мику Виллоуза за плечи.
– Куда мы поедем? — спросила она.
– Я знаю только одну Госпожу, — ответил Фаррелл.
И они невысокими холмами поехали к дому Зии с прикорнувшим между ними Микой Виллоузом, которому, судя по его отрывистому лепету, снились арабские сны. Фаррелл начал пересказывать Джулии все, что знал о Манса Канкан Мусе.
– Император Мали, самое начало четырнадцатого века. Тогда это было богатейшее из африканских царств, а Тимбукту — крупнейшим из городов. Ко двору Манса Мусы отовсюду стекались, чтобы учиться, поэты, философы, математики, ученые. Когда он отправился паломником в Мекку, он привез с собой столько золота, что экономической депрессии хватило на целое поколение. Некоторые полагают, что с него и началась легенда о Пресвитере Иоанне — черный христианский император, наилучшмй союзник против турок, оставалось его только найти. Он, правда, был магометанином и к тому времени давно уже умер, а наследник развалил страну как только сумел. Тем не менее одна экспедиция за другой отправлялась на поиски.
Джулия сказала:
– В Лиге Мика носил имя Пресвитера Иоанна. Он был одним из ее основателей.
Мика открыл глаза, улыбнулся им обоим и прошептал:
– Обречены, вашу мать, — и снова уютно углубился в свои давно умершие сны.
– Ну да, эта часть истории мне известна, — откликнулся Фаррелл. — Кроме того я догадался, что как-то приятным вечерком Эйффи дурачилась, пытаясь выкликать кого-либо из прошлого и по чистой случайности наткнулась на Манса Мусу. Но ей достался лишь дух, или душа, называй как хочешь, и он, опять-таки по дурацкой случайности, вселился в тело Мики. Пока я прав?
Ответ Джулии он еле-еле расслышал:
– Это случилось два года назад на Турнире Святого Кита. Гарт еще был королем. Мика вызвал его, и Гарт использовал все нечистые трюки, какие знал, но Мика все равно побеждал. Тогда она и сделала это. Она отнюдь не дурачилась.
Фаррелл потянулся назад, чтобы коснуться ее руки, но рука отпрянула и только крепче вцепилась в плечо Мики Виллоуза.
– Ты видела, как это произошло, — сказал Фаррелл.
Джулия издала звук, с каким разрывается плотная ткань.
– Они бились за корону, так что как это произошло, видели все. Каждый в Лиге знает, что там случилось.
– И никто не желает знать. Похоже, это моя специальность, — Джулия не ответила, и Фаррелл сказал: — А к настоящему времени ничего уже как бы и не было.
– О да, к настоящему времени он сумасшедший и был им всегда. Любого спроси, — голос ее наполняла такая горечь, что у Фаррелла пересохло горло и ему трудно стало дышать. Джулия продолжала: — Он не был сумасшедшим, никогда не был, он и сейчас не сумасшедший. Он любил рисковать, его пожирало