Неведомый город
Шрифт:
— Разве отсюда в Индостан путь доступнее, чем в Памир?
Блом взглянул на доктора.
— Нет, этого нельзя сказать, но все-таки сношения с Индией нами установлены.
— Но мне кажется, что вам известны самые последние новости, интересующие народы. Это как-то не вяжется с ожиданием европейских газет, которые должны доставляться чересчур поздно.
— Я могу ответить на интересующий вас вопрос: наиболее важные известия мы получаем по телеграфу.
— Вы связаны с остальным культурным миром телеграфом? Как же в таком случае ваше местопребывание остается под покровом тайны? Это должно бы вас выдать.
— Нет, так не случится. Телеграф беспроволочный и известен только нам.
— Вы сумели применить здесь гениальное изобретение Маркони? — вступил в разговор Николай Андреевич, до того оживленно беседовавший с мисс Кэт. — Но каким же образом вам удалось настолько усилить его действие, чтобы быть в состоянии переговариваться с Европой?
— Я должен вам на это сказать, что я не утверждал, будто мной применен телеграф Маркони.
— То есть как? Я вас что-то не понимаю.
— Очень просто, здесь применен к делу телеграф, который мною усовершенствован и в состоянии давать волны, способные обежать вокруг всего земного шара и возвратиться обратно. Конечно, надо сознаться, что труды Герца и Маркони послужили для меня исходной точкой отправления.
Руберг и Березин оба вперили свои взоры в этого удивительного человека, скрывавшего дарования редкого ученого.
— Как-нибудь на днях, господа, вы сами увидите мои аппараты и тогда убедитесь в истине моих слов.
— Да, беспроволочный телеграф — величайшее благодеяние людей, — произнесла мелодичным голосом мисс Кэт. — Не будь его — на «Титанике» все бы погибли.
— Как? — вскричал инженер, — вы говорите о «Титанике», величайшем судне в мире, о том, который строился в Саутгемптоне и должен был превзойти размерами «Лузитанию» и «Мавританию»? Неужели он погиб? Быть этого не может!
— Да, погиб, — печально подтвердила девушка, — погиб от столкновения с ледяной горой, а вместе с ним тысячи человеческих жизней.
И она горячо, блестя глазами от волнения, принялась рассказывать гостям подробности ужасной катастрофы, в свое время потрясшей весь цивилизованный мир.
— Как славны подвиги безвестных героев и ужасна постигшая их участь, — сказал, вздохнув, инженер. — Можно ли было предполагать, что величайшее из творений рук человеческих погибнет в волнах океана? Неужели человеку никогда не подчинить себе природу?
— Природа, как избалованная женщина, кажется то кроткой и послушной, то капризной и мстительной, — промолвил ученый. — Весь секрет умения управлять природными силами, для чего нужна несокрушимая воля и желание взять ее в руки, состоит лишь в знании того, как, когда нужно с ними обращаться.
— Это можете сказать только вы, — заметил Руберг. — Мне кажется, что вы находитесь на пути к полному подчиненно себе природы и ее творческих и разрушительных сил.
— Из чего вы заключаете?
— Да хотя бы из того, что ваши инженеры одним мановением руки способны превращать в ничто камни и даже целые горы.
— А-а, — странно протянул м-р Блом. — Так это вам известно, откуда же?
— Ваши инженеры показывали, — ответил всегда осторожный Руберг.
— Кстати о творческих силах природы, — вмешался инженер, желая изменить направление разговора. — Вам, м-р Блом, все-таки удалось одну из капризных женщин заключить в стальной цилиндр и заставить возить себя с быстротой ветра.
— Вы говорите о трамвае? Что же тут удивительного? Вам, как инженеру, должно быть известно, что скорость электрического трамвая Сименса и Гальске доведена до 205 километров в час. Все дело в рельсах. Выдержат рельсы такую скорость — возможно ее достичь, не выдержат — ничего поделать нельзя. Наша заслуга здесь в том, что удалось создать рельсы из хорошего материала.
— Все это так, — согласился инженер, — но ваш трамвай не походит на остальные. Он не зависит от проволоки, я думаю даже, способен не зависеть и от рельс. Он пользуется своей собственной силой, находящейся внутри него.
— Ах, вы вот о чем! Да, мне удалось сконструировать особый аккумулятор большой силы. В этом и есть разгадка скорости вагона.
Разговор о предметах техники прервался как-то сам собою. Нашлись другие, более общие темы. Француженка, считая себя дома, старалась занимать своего соседа-сту-дента, который, не понимая по-английски, всецело ушел в беседу с интересной брюнеткой. Ее веселая болтовня ему нравилась, француженке, в свою очередь, казалось забавным его странное произношение французских слов. Она смеялась, но безобидно. Ее веселость заразила Горнова, который тоже смеялся, сам не зная чему. К концу обеда студент и т-11е Софи сделались совсем друзьями.
Вспоминая теперь об этом, доктор Руберг улыбнулся: его молодой друг и в настоящий момент находился в аппартаментах француженки.
— Совсем голову потерял парень, — заключил вслух холостяк. — Впрочем, это не вредно. Софи, кажется, славная девушка. Инженер, вот кто меня удивляет. Совсем другой сделался. Эту многовековую его меланхолию как рукой сняло, носится с Бломом целыми днями, не зная устали. И вся его задумчивость куда-то пропала. Что бы это значило? Разве на него повлияла так новая обстановка, полная интереса для всякого техника? Постой, уж не действуют ли тут прекрасные глазки мисс Кэт?… Н, и осел же я! Конечно, так. Эта ласковая кошечка, того и гляди, зацапает моего Николая Андреевича. Как пить дать, зацапает…
Доктор достал платок и вытер пот со лба — результат его мыслительной работы, а затем продолжал философствовать.
«Вот и остался без друзей. Надо же было тащиться в этакую даль, чтобы потерять их. Не мог сделать умнее. Ба! Дело-то серьезнее, чем я думал. Ведь мы — пленники, хоть к нам и благоволят. Если они тут засядут с своими балаболками до конца жизни, то и я не выберусь. Одному не управиться с этим делом. Надо подумать, пораскинуть мозгами… как и что?»