Неведомый Памир

Потапов Роальд Леонидович

День был теплый, а в глубокой, закрытой от ветра щели стояла настоящая жара. Чувствовалось, что мы уже намного спустились вниз. Дышать стало легко, появились первые пресмыкающиеся, маленькие красивые ящерицы с желтыми пятнами по бокам головы - гималайские агамы. Мы опять спускались в Бадахшан. Об этом свидетельствовали и редкие кустики шиповника и черной смородины, встречавшиеся кое-где у тропы.

Озеро открылось неожиданно, за одним из поворотов. В провале между красными склонами гор заблестела неподвижная зеленоватая цоверхность воды. Мы невольно прибавили шаг. И вот наступил волнующий миг: мы лежим на берегу Сареза и жадно пьем холодную слегка мутноватую воду... Здесь недалеко еще устье Мургаба, и вода не успевает полностью очиститься от взвешенных в ней частиц. Берег тут очень неудобен - каменные осыпи уходят

прямо в воду. Только у скалы, где белела палатка, камней было поменьше. Здесь мы развьючили лошадей, и караван без задержек тронулся вверх: в случае камнепада здесь лошадей не спрячешь!

Теснина Мургаба

Сарезское озеро - это затопленная долина Мургаба. Берега его - отвесные скалы или живые осыпи, уходящие прямо в воду, - совершенно непроходимы, и здесь очень мало мест, где можно высадиться на берег. К тому же теснина озера - гигантская аэродинамическая труба, вытянутая с запада на восток, и сильнейшие штормы, разгоняющие по озеру крупную волну, бывают тут чуть ли не ежедневно. Временами, даже при полном штиле, на озере внезапно возникают сильнейшие волнения, вызываемые, видимо, колебаниями дна озера. Легко себе представить условия нашего плавания. Даже обладая великолепным плотом, мы отнюдь не чувствовали себя хозяевами озера. Оно все время держало нас в страхе божьем своими штормами и камнепадами.

Трудно передать словами всю сложную гамму чувств, которые вызывал Сарез. Сказочная красота восходов и закатов, грандиозность сжимающих озеро хребтов, неповторимая дикость сарезских берегов - все это восхищало и в то же время тревожило. Это сложное сочетание восхищения, смутной тревоги и настороженности не оставляло меня на Сарезе ни на минуту. За месяц работы я так и не смог привыкнуть к озеру, и в последний день оно вызывало у меня не менее сильные ощущения, чем в первый.

...В тот день плот не пришел. (Как потом выяснилось, партия меняла лагерь, перебираясь из устья одной речушки, впадавшей в озеро, к устью другой. Устья речек - наиболее подходящие места для высадки и разбивки лагеря на Сарезе.) Нам пришлось заночевать под скалой в палатке.

Кристально чистое утро ворвалось в наши сны тяжелым грохотом камнепада. Он гремел совсем рядом, выше по щели, и нам как-то не очень хотелось высовываться из-под скалы и уточнять место обвала. Стук и треск продолжались с добрую минуту; потом наступила полная тишина. Вода лежала совершенно неподвижно: ни ветерка и ни одного птичьего голоса. Такое бесптичье редко встречалось даже на Памире. Успокоенные тишиной, мы, наконец, решили выползти из нашего убежища и в ожидании плота заняться рыбной ловлей. К нашему великому изумлению, в течение получаса на примитивную удочку и наживку из хлебного мякиша попались три крупные маринки, граммов на шестьсот каждая. Это один из двух видов рыб, водящихся на Памире. От османа маринка выгодно отличается вкусом мяса и меньшей костистостью, но обработка ее требует внимания: вся брюшина ее выстлана черной ядовитой пленкой, которую при чистке рыбы необходимо тщательно удалять. Назначение черной выстилки брюшины у некоторых рыб, в том числе и у маринки, пока не ясно.

Наконец вдали послышался шум лодочного мотора, и скоро из-за мыса вышел наш «Кон-Тики» во всем своем великолепии. Кэп суетился у мотора, а Леонид, залепив бумажкой нос (от солнца, надо полагать), развалился у мачты, как Стенька Разин. Плот подошел к берегу и мягко отшвартовался под обоюдные приветственные клики. Погрузка заняла считанные минуты, и плот снова заколыхался на сарезских волнах.

Штиль продолжался, и плот шел по зеркальной поверхности, оставляя за собой след из белых пузырьков. Мы находились в верхней части озера, недалеко от устья Мургаба. Глубина была сравнительно невелика, и от берега до берега тоже было недалеко, меньше километра. Плот шел наискось через плес к лагерю, разбитому в устье речки, которую уже успели окрестить Березовой. Каскады грязной воды скатывались по круто падавшей щели прямо в озеро; речку окружала чудесная березовая роща. У самого устья из наносов реки образовался песчаный пляж, там и стояли палатки.

Лагерь мы застали в состоянии легкой паники. Здесь оказалась пропасть скорпионов, которые залезали в палатки,

спальные мешки, под подушки и в прочие места.

Дня через два к нам прибыла группа ленинградских альпинистов, в числе которых был и автор проекта плота мастер спорта Коломенский. Они должны были вместе с зоологами проводить разведку в верховьях притоков Сареза, под самыми гребнями водораздельных хребтов. Вновь прибывшие объявили, что никакие скорпионы им не страшны: спать-де они будут на кошме, которой скорпионы боятся как огня, а вокруг палатки будут еще класть волосяную веревку, через которую скорпионам и подавно не перебраться. Насчет кошмы и веревки я слышал и раньше, в Тигровой Балке. Кошма делается из овечьей шерсти, а овец скорпионы очень боятся, так как овцы якобы поедают их. Однако скорее всего кошма отпугивает скорпионов тем же самым, чем и волосяная веревка, - шерстистой колкой поверхностью, по которой им очень неудобно тащить свое членистое и довольно нежное под панцирем тельце. Смущенные нашими сомнениями, альпинисты решили провести эксперимент. Вмиг в палатке кэпа был изловлен скорпион, которого посадили на носовой платочек в самую середину кошмы и вдобавок окружили волосяной веревкой. Скорпион тут же пустился наутек. Он добежал до края платка и под одобрительное улюлюканье скептиков смело двинулся по кошме, а затем спокойно перевалил и через веревку. От благодушия вновь прибывших не осталось и следа.

Наши тревоги были не напрасны. В тот же вечер скорпион укусил Леонида в ногу. Из всех присутствующих только мне приходилось видеть укушенного скорпионом человека. Это ужасное зрелище. Поэтому я и перепугался больше всех. Надрезав ранку, я положил на нее спиртовую примочку и, преодолев слабое сопротивление пострадавшего, влил в него граммов триста неразбавленного спирта. Теперь оставалось ожидать, когда Леонид начнет прыгать, стонать, орать, бросаться на камни и делать попытки утопиться в Сарезе. Шли минуты, а знакомые симптомы не появлялись. Наоборот, судя по довольному выражению, постепенно сменявшему испуг, самочувствие укушенного стремительно улучшалось. Он с аппетитом поел, а затем забрался в палатку, откуда вскоре раздался храп.

Недоумению моему не было предела. Я хорошо знал, что спиртовая процедура только немного облегчает боль, но отнюдь ее не снимает. На следующий день Леонид был бодр и весел, а на месте укуса не было даже отека. Обсудив происшествие, мы пришли к такому предположению. Скорпионы Сареза обитают на рекордной для этих тварей высоте - 3240 метров. Здесь они ютятся только в самых устьях притоков, совершенно не поднимаясь вверх, то есть живут на пределе возможного. Напомню, что обвал произошел на пятьсот метров ниже, где скорпион уже обычен. Поднимающаяся вода озера и загнала скорпионов на такую высоту, где они находятся явно в угнетенном состоянии и яд их куда слабее, чем у их собратьев, обитающих в раскаленных предгорьях.

После досконального исследования долины Березовой лагерь был переброшен на противоположный, северный, берег озера. Благодаря южной экспозиции склонов здесь было теплее, чем на южном берегу. Безымянная речка почти вертикально падала в озеро. Ее нарекли Тополевой: здесь шумели большие тополя, росшие группами среди громадных обломков скал. Поиски на Тополевой тоже ничего не дали. На этой речке в камнях среди тополей я обнаружил выводок седоголовой горихвостки. Птица эта интересна тем, что по всему ареалу гнездится исключительно в еловых или арчевых горных зарослях. Что занесло ее на Сарез, в совершенно чуждые ей места? Может быть, здесь когда-нибудь росла арча?

( Часть текста в отсканированной книге отсутствует.)

Мы вышли к истоку речки часа за три до заката. По дну небольшой долинки бежал мутный ручей. Здесь, на высоте 4400 метров, все напоминало Памир. На зеленой лужайке под склоном морены быстро перемещались знакомые светлые пятнышки - жемчужные вьюрки. С окрестных скал неслась перекличка уларов. Пронзительно заверещал при нашем приближении сурок, ему ответил другой, третий. Долина здесь кончалась. Маленькие ручейки выбегали из окрестных саев, поднимавшихся к самому снегу и хорошо просматривавшихся в бинокль. А из-за поворота по основной долине выползал заваленный битым щебнем конец ледника. Гребень хребта отсюда не просматривался, только кое-где сквозь бреши скал проглядывали его укутанные снегами скаты. Место было мрачноватое и дикое.