Nevermore, или Мета-драматургия
Шрифт:
БЭТ: В придачу к глазам, губам, волосам, бедрам, ляжкам… и прочим восхитительным частям тела? 'Покусывая пересохшие от волнения губы'. Не девушка, а мечта!..
АЙВИ: Ну, я вообще польщена и вся раскраснелась…
БЭТ: Жаль, что я не вижу. Рискуя быть жестоко побитым деревянными подошвами передних ног, предположу, в свою очередь, что никакая ты не дрессировщица. А… курьер.
АЙВИ: Лаборантка. Но этим летом буду поступать в вуз, на психолога. Специализация — суицидология.
БЭТ: Снимаю шляпку! Так могу я надеяться, что ты примчишься сюда и спасешь меня от одиночества?
АЙВИ: Одиночество?
БЭТ: Ох, лучше б дышала поровнее! Тяжко, знаешь ли, пребывать непрерывно в окружении обожающих и молящих очей.
АЙВИ: Непрерывно?
БЭТ: Да нет, конечно, я утрирую. Встречаемся — изредка. Как и с Эстер, и с Даксаном. Та памятная встреча сдружила, как ни странно. Сформировала ядро питерской су-тусовки.
АЙВИ: Значит, только друзья? Не больше?
В продолжение разговора они приближаются друг к другу. Теперь стоят вплотную. Айви протягивает руку, отводит с его лица длинную прядь волос.
БЭТ: Приезжай!
АЙВИ: Я постараюсь взять на работе три дня за свой счет.
БЭТ: Уж постарайся. Отпросись у своих барсов и ягуаров. Пардон! — у своих пробирок и колбочек.
Гладят друг другу лица. Шепчутся все тише и тише.
Глава 6
МОРЕНА Шесть и две
Из дневника:
'…Еду в метро. Не помню откуда, не знаю куда. В ушах стук вагонов. Почему я не могу поделиться своей болью с окружающими? Если каждому дать по капле, они бы и не заметили, а мне стало бы легче. Каплю — женщине в стоптанных туфлях с усталым и стертым лицом; каплю — перекисной блондинке с неаккуратными, темными у корней волосами и хищным носиком; пару капель — уверенному с виду мужчине с пивным животом и трехдневной щетиной… Все люди как люди. Все люди как люди. Куда-то едут, о чем-то думают. Одна я ничто, плевок мироздания, который так легко не заметить в сутолоке, размазать по земле.
Да еще эта любовь, которая тяжкой ношей давит на плечи. И почему других это чувство окрыляет, а меня — пригибает к земле?..
Да еще эти мысли… Мои мысли — веревки, стягивающие руки в запястьях, опутывающие гортань, а вовсе не крылья, помогающие воспарить. Отчего так? Ни сердце, ни разум не помогают мне. И сердце, и разум — мои враги. Где я? Кто я?..
……………………………………………………
Смерть подобна гримасе. Когда она приходит в нужный момент — это усталая ласковая улыбка. Но когда умираешь неправильно и не вовремя, она жутко изгибает рот и выпячивает глаза…'
'Усыновление' состоялось. Но отношения моей экстравагантной Таис и Бэта мало походили на родственные: слишком взрывными были оба, качающимися из одной крайности в другую. И не похожими ни на кого на свете. Оба были остры на язык, и при этом ранимы и самолюбивы, потому периоды исповедальных бесед сменялись отточенными словесными стрелами в 'жж' и письмах и швырянием телефонных трубок.
Надо сказать, своей просьбой 'усыновить' Бэт попал в самую точку, в солнечное сплетение. Даже если б он имел счастье предварительно хорошо узнать Таисию, вряд ли смог сделать более меткий выстрел.
Она всегда хотела только одного ребенка и только девочку. Так и вышло. Но вымечтанная девочка покинула ее — заодно с жизнью. Правда, оставив взамен другую особь женского пола — меня. Ни первая, ни вторая девочки не принесли Таис желаемого отдохновения или счастья. Что касается мамы — говорить излишне. А я… Будучи с рождения нелегким ребенком, я трепала ей нервы всегда, но по-настоящему развернулась с приходом пресловутого переходного возраста: уходы из дома, 'не те' мальчики, курение, посланная на три буквы школа. Вот тогда-то Таисия горячо пожалела о преизбытке 'иньской' субстанции в своей жизни.
Фрейд никогда не числился в ее авторитетах. Его теорию Таис называла тошнотной и уверяла, что он темный вестник, опустивший общественное сознание на много десятилетий 'ниже пояса'. Тем не менее, она отчего-то уверилась, что мальчик любил бы ее больше и, соответственно, мучал меньше. Он тоже в свои пятнацдать-семнадцать сваливал бы из дома, ночевал где придется? Да, но непременно звонил бы, предупреждая, что жив и здоров. Он тоже не стал бы слишком долго носиться с невинностью? Да ради бога! Для мальчика это не так катастрофично.
Несуществующий внук (он же — сын), любящий, грубовато-заботливый, думаю, не раз грезился ей ночами во время моих подростковых свободолюбивых бунтов.
Если бы Бэт попросился не в 'сыновья', а в ученики, или предложил побрататься, как братались в древности идущие на смерть воины — они ведь оба, хоть и по-разному, были 'смертниками' — она бы не прикипела к нему с такой силой.
Ей показалось, что она встретила наконец человека, которого можно любить так же безудержно, что и меня (ну, может, немного поменьше), и при этом не мучающего, не истязающего в ответ.
Бедная моя Таис…
Она стряхнула апатию и усталось, в которыхй пребывала, по моей вине, в последнее время, и принялась деятельно спасать его от депрессии и саморазрушения, оттаскивать от края 'пропасти во ржи'. Она убила не один вечер, составляя с наибольшей точностью его гороскоп. Не полагаясь лишь на свои знания, советовалась со знакомой астрологиней, написавшей по этой тематике дюжину книжек, напрягала виртуальных хиромантов — относительно зловещих знаков на ладони новоявленного 'сыночка'.
Психология, которую она изучала в молодости, тоже оказалась кстати.
— Знаешь, — увлеченно втолковывала мне Таис, — у этого потрясающего существа две души. Я обозначила их как Бальдр и Локи. Помнишь, мы читали с тобой скандинавские мифы? Бальд — прекрасный, нежный, возвышенный, и рыжая тварь Локи — бездушный игрок и лжец. И в этой двойственности моя надежда. Знаешь, почему? Ты очень не любишь, когда я с ним выпиваю. И впрямь, для постороннего мещанского глаза это выглядит дико: пожилая тетенька способствует спиванию юного мальчика с исковерканной психикой. Но, видишь ли, дело в том, что в трезвом виде он обычно насмешлив и циничен. Царит физиономия рыжего Локи, для которого нет ничего святого. Тут и его сатанинские штучки, и жестокие розыгрыши, и циничные посты в 'жж'. А под алкоголем вылезает внутренний человек, поскольку внешние рамки и запреты снимаются. Плачущий мальчик, тянущийся к любви и свету, Бальдр — его внутренняя, настоящая ипостась. А рыжий мерзавец Локи — внешний. Он защищается им от жестокого и враждебного мира.