Nevermore, или Мета-драматургия
Шрифт:
У меня было схожее ощущение: две души, две личности, диаметрально противоположные. Одна — космическая черная дыра, впитывавшая в себя чужую любовь. Вторая напоминала мне несчастного, заблудившегося в чужом и холодном мире ребенка.
Таисия пыталась спасти его всем, что было под рукой, всем, чем владела в той или иной степени. Не раз, сидя у нее в комнате за компьютером, я слушала взволнованные наставления в телефонную трубку:
— …Вечные муки ада — равно как и вечное блаженство праведников — одна из самых нелепых выдумок христианской догматики. Но самоубийцы и впрямь попадают в ад, точнее, консервируются в аду своего предсмертного состояния, которое, как ты можешь догадаться,
Говоря откровенно, страстное увлечение (больше, чем увлечение) Таисии Бэтом ставило меня в тупик. И вызывало двойственные чувства.
С одной стороны, теперь было с кем подолгу говорить о нем, не таясь, не следя за интонациями. Больше, по сути, откровенничать было не с кем. Эстер, обидевшись, что я не позвала ее на день рождения, перестала звонить и приглашать на готические прогулки. Любимая подруга Глашка быстро утомилась от моих излияний, заявив, что не может всерьез воспринимать чувства к 'раскрашенному самовлюбленному позеру'. (Я могла бы их познакомить — в качестве убойного довода, но медлила: исключительно из опасения за подругу.) Друзьям-мальчишкам я не решалась описывать объект страсти, боясь, что меня не поймут — я ведь и сама себя совершенно не понимала…
Но компенсировалось эта разговорная отдушина ранами, наносимыми с той стороны, откуда я никак не могла их ждать.
По натуре я не ревнивый человек. Но мне доставляло острую боль сознание, что общение с другими людьми в градации ценностей Бэта стояло намного выше, чем со мной. Особенно изощренные муки причиняло мне то, что Таисию он считал гораздо более ярким и интересным собеседником, чем меня.
Не раз, когда раздавался телефонный звонок, знакомый голос в трубке бросал мне лишь беглое приветствие:
— Морена? Привет! Матушку свою позови, пожалуйста. Если она дома.
При всем своем уме и жизненном опыте она не понимала, какую боль причиняет мне их общение, и, пытаясь утешить, ранила еще сильнее:
— Понимаешь, я могу дать ему многое — и в плане знаний и опыта, и в плане помощи. Тебя же он воспринимает как ребенка — доброго, простодушного, милого. Тебе практически нечем его заинтересовать — слишком его начитанность и эрудиция превышают твою. Многому ли ты научилась в своей вечерней школе? Много ли умных книг прочла (фэнтези и любовные романы, как ты понимаешь, не в счет)? Тебе нечего ему дать, в сущности, кроме бесплодной жалости и сочувственного внимания.
Я отворачивалась, чтобы она не видела моего лица. Ее умные слова резали душу не хуже хирургического скальпеля. 'Да, я знаю, я менее эксцентричная, менее эрудированная, менее сильная — снаружи, — чем ты. Что я могу ему дать? И впрямь ничего — кроме любви и души, кроме бессмертной сути своей. Но ему это не нужно, ты права'.
Помню их первую ссору.
На ее пике мне было высказано, что он не может больше со мной общаться, поскольку не воспринимает в качестве отдельной личности, но лишь — слитной с моей родительницей. (До этого он не раз громко удивлялся, насколько мы не похожи с матушкой — но подобная непоследовательность была для него в порядке вещей.)
Я сидела у него, когда все это высказывалось. Была глубокая ночь.
— Наверное, будет лучше, если я сейчас уйду?
Слезы обиды подкатили к глазам, но плакать при нем я не хотела. Да и не смогла бы, наверное.
— Я тебя не гоню прямо сейчас. Можешь дождаться открытия метро.
— Нет, я лучше уйду сейчас, не беспокойся!
От его дома до моего — минут сорок по улице и полчаса — через парк. Я пошла через парк. Ночной, пустынный. Пока шла, не плакала: обида, несправедливая и оттого особенно едкая, разъедала меня изнутри. И лишь когда оказалась в стенах родной комнаты, внутреннее прорвалось наружу.
В ушах грохотала любимая 'Ария', а я ревела навзрыд, перекрикивая ее, обхватив руками колени и уткнувшись в них носом. Часа через два пришла с дежурства Таисия, но истерика моя не утихла, напротив: своими попытками выяснить, в чем дело, она добилась лишь того, что я стала задыхаться — судороги рыданий не оставляли места для вдохов. Спазмы перекрывали гортань — я не смогла бы ничего объяснить, даже если бы и хотела.
В таком состоянии я выскочила на улицу и, очутившись среди спешащих на работу людей, кое-как заставила себя утихнуть.
Вернувшись домой, заперлась в своей комнате и побрилась наголо, затупив о свою башку ножницы и шесть бритвенных станков. Просто хотелось сделать что-то со своим телом, с дурацкой оболочкой, чтобы мука, не дававшая дышать, сублимировалась, хотя бы частично, во внешних проявлениях и ослабила свою хватку.
А вечером как ни в чем не бывало Бэт зашел к нам в гости. Оказывается, Таис позвонила ему, и они помирились.
* * * * * * *
Между тем Пьеса невидимого Драматурга, в которую я вступила, как в опасную и бурливую реку, продолжала разыгрываться на подмостках форума 'Nevermore'.
Надежды, с которыми я пришла сюда: помочь, поддержать, оттащить от края пропасти — мало-помалу рассеивались. Наверное, мне следовало уйти, осознав свою беспомощность, утершись после очередной звонко лопнувшей иллюзии. Но меня затянуло. Держали острые темы, ежедневное дыхание настоящей гибели. Держали люди — предельная исповедальность этого места, разговоры на 'разрыв аорты' сближали так, как не сблизили бы годы спокойного приятельства в реале.
На форуме произошли нехорошие перемены. Йорик сообщил, что 'Nevermore' прекращает свое существование. Его кризис углублялся, записи в 'жж' становились все темнее и безысходнее. 'В природе просто не существует таких ресурсов, которые могли бы мне помочь. У меня нет никаких трудностей. Единственная моя трудность — жизнь в этом мире'. Ни сил, ни желания поддерживать свое детище у него больше не было. В ответ на это обрушился шквал комментов: сочувствующих, негодующих, умоляющих. Разгорелось нечто вроде дискуссии: помогает ли форум выжить, обрести какие-то смыслы, зацепки, ценности, либо наоборот: общаясь с себе подобными, еще крепче утверждаешься в желении вернуть Творцу билет на это жалкое и нелепое представление. Меня умилил довод одной девочки, совсем юной, с ником Катенок: 'Мне вот смешно, но в последнее время докатилась до того, что думаю: покончу я жизнь самоубийством. А как же я завтра узнаю, кто что на форуме напишет??'
Дрогнув под этим напором, Йорик пошел на компромисс: хорошо, он не станет пока уничтожать сайт. Но и принимать в нем участия больше не будет.
Лишившись мудрой и ненавязчивой модерации любимого админа, сайт изменился — не в лучшую сторону. Меня поджидало болезненное открытие: наряду с душевной болью, черными волнами заливавшей форум, ждала своего выплеска иная тьма: злоба, ярость, цинизм.
Когда поток матерной ругани выливался на очередного незадачливого 'спасателя', вылезавшего с простеньким, но глубоко оскорбительным для суицидника лозунгом: 'Оглянитесь вокруг: жизнь прекрасна!', 'Подумайте о родителях!', 'Суицид — бегство от проблем, вы слабаки и трусы!' — это было неприятно, но не трагично. Ну, обидится чел, ну, сплюнет досадливо и даст себе слово никогда больше не связываться с 'любовниками смерти'.