Неверноподданный
Шрифт:
– Нет.
– Если вы всё-таки надумаете, позвоните, - сказал мужчина и сунул ей в руки клочок бумаги со своим телефоном.
Вечером Рая рассказала о своей встрече Борису.
– Ты хоть выяснила, как зовут этого типа?
– спросил он.
– Нет, мы там были одни и я хотела побыстрее выйти на людное место, но если тебя это очень интересует, посмотри в коляске, я, кажется, бросила его телефон туда.
На бумажке было написано имя Горюнова и его телефон.
* * *
– Почему же твоя жена не согласилась?
– спросил Василий Николаевич.
– Ваш вид не внушал ей доверия.
– Так ты ей скажи, что я хороший.
– Чем вы можете это
– Я могу тебя с другом прямо сейчас пригласить на рюмку чая.
– Ну что ж, это весомый аргумент, - заметил Коган.
– Я не пойду, - сказал Саша, - мне завтра надо рано вставать.
– Тогда нам придётся чаёвничать вдвоём.
Одной рюмкой их чаепитие не ограничилось и, хотя они выпили на брудершафт, Борис никак не мог обратиться к своему бывшему учителю на "ты".
Горюнов рассказал, что недавно в школе сменился директор. Им стал бывший инструктор райкома партии. Преподавать он мог только историю и, вызвав Горюнова в свой кабинет, сказал, что если тот хочет иметь полную ставку, ему придётся осваивать новые предметы.
Василий Николаевич догадывался, о чём с ним будут говорить и заранее подготовился. Он предложил встречный план - увеличить количество уроков рисования и доказывал, что это необходимо любому человеку. Директор, как и следовало ожидать, не соглашался.
– Вот посмотрите, - сказал Горюнов, протягивая директору листок бумаги. На нём был изображён педсовет, во время которого их коллективу представляли будущего руководителя. За докладчиком недобрым взглядом наблюдала завуч, которая, сидя в ступе, крепко держала в руках помело. В школе все знали, что она рвалась к власти и страшно расстроилась, когда эта власть досталась другому. На второй части карикатуры, которую Василий Николаевич предусмотрительно оставил дома, он изобразил самого директора, прятавшего свои копыта в просторных башмаках, рога - в шляпе, а хвост - в широких штанах. Кроме того отсутствовал и общий вид аудитории, в которой заседали члены педагогического коллектива, гораздо больше похожие на героев романа Оруэлла "Скотный двор".
Директору очень понравилась та часть рисунка, которую ему показали, и разговор продолжался уже в более доброжелательном тоне. Горюнов сказал, что сейчас заканчивается строительство клуба и руководство завода могло бы нанять его для росписи стен клуба. Директор позвонил начальнику отдела кадров завода и вскоре Горюнов был принят на должность штукатура. Он имел право работать в удобное для себя время и обязан был согласовывать сюжет своих будущих картин с секретарём парторганизации. Встретившись с партийным боссом, он предложил изобразить на стенах "Космическую одиссею", которую хотел написать, как и мастера Возрождения, по сырой штукатурке. Начинаться "Одиссея" должна была с вида Байконура в момент запуска в космос первого человека, а заканчиваться встречей Гагарина в Москве в тот момент, когда какой-то человек, прорвавшись через милицейский кордон, подбежал к машине и вручил первому космонавту цветы. Этот эпизод неоднократно повторяли по телевизору во время годовщины запуска человека в космос и многие, наблюдая его, видели, что охрана даже не пыталась остановить восторженного чудака, бежавшего к правительственной машине с огромным букетом. Это был один из немногих моментов в истории, когда гордость граждан за свою страну была настолько сильна, что они прощали правительству все обиды и вместе радовались достижениям. Вася был уверен, что сможет передать это настроение, потому что чудаком, подарившим цветы, был он. Ему было тогда двадцать лет и сделал он это на спор. Он уговорил милиционера, сдерживавшего толпу, пропустить его к проезжающей машине и подбежал к национальному герою в точно рассчитанный момент. Горюнов собирался изобразить на картине яркий весенний день и радующихся людей. Молодых и старых, мужчин и женщин, слуг народа и их бесправных хозяев.
Выслушав Горюнова, секретарь парторганизации предложил более традиционный сюжет - Первомайскую демонстрацию с членами
"Если бы Микеланджело поместил вас в раю, я мог бы еще что-то сделать, но в аду у меня нет никакой власти".
Выслушав эту историю, секретарь парторганизации махнул рукой, давая Горюнову карт бланш.
Через полгода Боря решил посмотреть росписи Горюнова. Заехав в ДК, он с удивлением обнаружил, что закончена лишь одна стена. Он спросил у рабочих, где художник. Ему ответили, что несколько месяцев назад Василий Николаевич упал с лестницы, переломал себе всё, что только можно, и больше на работе не появлялся.
Борис сразу же поехал к нему. Горюнов передвигался по квартире с палочкой.
– Как ты себя чувствуешь?
– спросил он Василия Николаевича, первый раз обратившись к нему на "ты".
– Неважно, - ответил тот.
– Что случилось?
– Заходи, расскажу.
Борис пробыл у своего учителя два часа, а придя домой, застал тестя, который только что вернулся из командировки.
– Боря, мне надо с тобой поговорить, - сказал Лев Абрамович.
– Мне тоже.
Поланский хотел сказать зятю, что во время испытаний нового оборудования получил большую дозу радиации. Она не была смертельной, но значительно ослабляла иммунную систему и повышала вероятность летального исхода даже при лёгкой болезни. Случилось это не в первый раз, но раньше ни у кого не было счётчика Гейгера, а теперь какой-то ушлый инженер привёз с собой несовершенную самоделку и продемонстрировав её начальнику полигона указал на опасность, а тот, чтобы не вызывать панику, не нашёл ничего лучшего, как "случайно" уронить капсулу. Все безропотно это проглотили тем более, что выбора всё равно не было: ведь до гостиницы они могли добраться только на специальном автобусе, который приезжал за ними в конце дня. Лев Абрамович хотел рассказать всё это зятю, но начал с того, что, как ему казалось, должно было интересовать Бориса гораздо больше.
– Боря, мне уже тяжело водить машину и я бы хотел оформить её на тебя.
– Не надо, - ответил Коган.
– Почему?
– Потому что вы свою машину очень любите и будете считать, что я обращаюсь с ней недостаточно хорошо.
– Ты же ездил на Сашиной, а он, наверное, любит свою не меньше.
– Наверное, но мы с ним друзья.
– А с тобой мы родственники.
– Это совсем другое дело, взгляды родственников на жизнь могут сильно отличаться. Я, например, считаю варварством лишать пострадавшего человека денег, которые ему необходимы на лекарства.
Лев Абрамович вопросительно посмотрел на Бориса.
– Вы сделали это с Горюновым.
– Это он тебе сказал?
– Да.
– А он не добавил, что его адвокат потребовал от завода компенсацию, равную его зарплате за десять лет.
– Нет.
– Ну, так я выступил именно против этого и иск был решён в пользу завода. Судья выяснил, что Горюнов получает по бюллетеню от своей работы и если он за год не поправится, то получит право на пенсию по инвалидности.
– На пенсию не проживёшь.