Невероятное путешествие мистера Спивета
Шрифт:
Внезапно я снова проголодался. Усилия, потраченные на мартышечье карабканье по сигнальному столбу и подтягиванье на сцеплениях, изрядно меня вымотали, не говоря уж о многочисленных приливах адреналина, после которых мои тщедушные бицепсы уподобились отвисшей резине.
Все еще опасаясь вскрывать чемодан, чтоб все содержимое не рвануло наружу, я запустил пальцы в тот же разрез, что сделал «лезерманом» (модель для картографов), нашарил пакет с едой и осторожно вытянул его наружу.
Когда я разложил перед собой провиант, сердце у меня упало. Не так уж и много. Будь я героем-ковбоем, то без труда сумел бы растянуть жалкую кучку батончиков гранолы и фруктов недели на три, не меньше. Но я-то не ковбой, а мальчик с повышенным метаболизмом. Когда я голоден, мозг медленно закрывает один отдел за другим: сперва я теряю умение вести себя в обществе,
С этим альцгеймероподобным распадом я боролся методом постоянного кусочничанья. У меня все карманы были забиты пакетиками «чириос», что нередко приводило к хаосу в комнате для стирки. Доктор Клэр заставляла меня производить специальную проверку на «чириос» перед тем, как класть что-нибудь в стиралку.
И вот теперь, глядя на скудные припасы, я лицом к лицу столкнулся с реальной проблемой сохранения. Избрать ли мне осторожный путь и съесть сейчас лишь самую малость, не утолив голод, но поддержав в себе способность досчитать до десяти и определить, в какой стороне север? Мудрое решение, тем более что товарный состав запросто может так вот и тарахтеть безостановочно до конечного пункта назначения, будь то Чикаго, Амарилло или Аргентина.
Или… или просто наесться как следует. Но тогда останется только ждать, не появится ли из-за ряда автомобилей безбилетный разносчик, специально для таких вот бродяг торгующий хот-догами.
После недолгого раздумья я выбрал один батончик гранолы – клюква-яблоко с орешками – и неохотно запихнул остаток припасов (О, как соблазнительно лучились эти морковки!) в ту же дырку на чемодане.
Стараясь жевать как можно медленнее и подольше держать во рту каждую крошку, я прислонился спиной к «Ковбою-кондо» и попытался привыкнуть к новой жизни.
– Я бродяга, – произнес я низким звучным голосом Джонни Кэша. Вышло просто смехотворно.
– Бродяга. Перекати-поле. Заяц. Безбилетник, – попытался я еще раз. Не помогло.
Горы по берегам реки начали уменьшаться, узкая долина открылась в широкую подкову бассейна Джефферсона. Куда ни глянь, земля все бежала и бежала вдаль, пока не упиралась в стенки широкой миски, образованной горами: растрескавшимися склонами Руби-Рейндж на юго-востоке, разношерстным сборищем Блэктейлс и, у нас за спиной, величественными Пионер-маунтинс, теряющимися из виду за поворотом.
Слева от меня, одинокая и далекая средь равнин, маячила огромная скала Бобровая голова {76} , в свое время спасшая экспедицию Льюиса и Кларка: как-то ненастным августовским утром Сакагавея узнала ее очертания и поняла, что летние земли ее народа уже близко. Дела у экспедиции шли туго: припасы на исходе, свежих лошадей не достать, а от лодок в горах проку мало. Да и сами горы оказались куда как обширнее, чем Льюис и Кларк предполагали изначально. По их представлениям, должен был существовать северо-западный водный путь прямо к Тихому океану, а когда выяснилось, что это не так, они сменили концепцию и вообразили узкую полоску гор, которые легко преодолеть за день-другой. Как и у любой великой экспедиции, у них была серия поворотных моментов, в которых удача и коварство судьбы сыграли равную роль. Что, если б они попробовали штурмовать водораздел на свой страх и риск без помощи шошонов? Что, если бы Сакагавея не заметила этой скалы и не ухватила капитана Кларка за рукав маленькими огрубевшими ручками?..
76
Скала Бобровая голова. Из блокнота З101
Эта скала получила свое название потому, что с виду – если правильно прищуриться – немного напоминала голову бобра. По мне, на картинках она всегда была куда больше похожа на выныривающего кита, но, наверное, шошоны, которые первыми дали название этой природной вехе, не знали о существовании китов и потому в выборе аналогий были ограничены лишь лесной фауной.
Я прильнул к прорези в бортике платформы, медленно поворачиваясь по мере того, как поезд двигался дальше. По губам сама собой расползлась улыбка. Да, это та самая скала! Многое переменилось с тех пор: появился железный конь,
Эта вот геологическая неизменность скалы Бобровая голова, нависавшей над долиной совсем как в тот день, когда Сакагавея потянула за рукав капитана Кларка, каким-то образом внутренне связывала меня с их экспедицией. Направляясь каждый своим путем, и я, и они миновали этот ориентир на местности – совсем как те цифровые скалы, что ваш фургон время от времени минует в игре «Орегонская тропа». Различие, пожалуй, состояло в том, что экспедиция-то была вольна путешествовать, куда вздумается, выбрать любой маршрут через водораздел и дальше к Тихому океану. Я же, привязанный к рельсам, не имел никакого выбора, а следовал по уготованному пути. С другой стороны, не исключено, что я цеплялся за мысли о предопределенности ради самоуспокоения – очень может быть, мой маршрут вовсе не был расписан заранее, и я ровно так же направлялся навстречу неизвестности, как и Льюис с Кларком двести лет назад.
Становилось все теплее. Здесь, на равнине, ветер усилился – носился над сухой травой, вился вокруг поезда, заныривал под доски. «Виннебаго», хоть и крепился к полу платформы цепями, тихонько покачивался у меня под спиной. Так уютно. Я покачивался вместе с ним. Мы путешествовали вместе – «Ковбой-кондо» и я. Мы были партнерами.
– Как дела? – спросил я его.
– Отлично, – ответил он. – Я рад, что ты здесь.
– Ага. И я тебе рад.
Я вытащил «Лейку М1», облизал пальцы, как отец, и снял колпачок с объектива. Сделав сперва пару снимков Бобровой головы, я попытался при помощи авто-таймера снять несколько автопортретов с собой на переднем плане – с той или иной степенью успеха. Потом я сделал несколько репортажных кадров «Ковбоя-кондо», и своих ног, и чемодана, и несколько художественных снимков сцеплений, покрытых машинной смазкой. За десять минут я извел две пленки. Как попаду в Вашингтон, непременно сделаю альбом о моем путешествии через всю Америку. Разумеется, сперва выбракую плохие – ненавижу, когда в альбом суют все фотографии подряд, без отбора. Доктор Клэр принадлежит как раз к такой породе людей, что странно, ведь она так придирчива, когда дело касается анатомии жуков – но вот в ее семейных альбомах царит полный хаос: уйма фотографий, иногда даже с совершенно посторонними детьми.
Мы проехали через туннель под I-15, и вдруг шоссе пошло параллельно нам, сбоку. Мимо проносились пикапы. Трейлеры. Фургоны, похожие на тот, что сейчас подпирал мне спину. Один серебристый минивэн держался как раз вровень с поездом, напротив меня. Сперва казалось, будто он, как и все остальные машины, движется чуть быстрее товарняка, потом он чуть сбросил скорость и мы пошли ноздря в ноздрю, точно связанные незримым канатом.
На переднем сиденье сидел рослый лысый мужчина, рядом – женщина в красновато-лиловом цветастом платье и тяжелых сережках в виде дисков. Я решил, что они муж и жена. И не только из-за трех девочек на заднем сиденье (а они там были), но просто потому, что всегда видно, когда люди уже давно привыкли вот так вот молча сидеть рядом. Девочки сзади играли в какую-то сложную разновидность колыбели для кошки. Одна (судя по всему, старшая) сосредоточенно старалась просунуть пальцы в середину запутанной паутины, подобрав при этом два перекрестья ниток. {77}
77
Мы с Грейси играем в колыбельку для кошки во время снежной бури. Из блокнота С61
(со всеми движениями, которые можно сделать из этой первоначальной позиции)
Так приятно было смотреть на играющих сестричек за окном минивэна. Куда лучше телевизора! Все равно что заглянуть одним глазком в мир, который всегда существовал, но мне открылся лишь на пару секунд – как обрывок случайно услышанного на улице разговора, в котором выхватываешь всего одну фразу, зато какую интригующую, например: «И с той ночи мама души не чает в подводных лодках».
И тут они все как взбесились. То ли одна из младших сестер не удержала веревочку натянутой, то ли случилось что-то столь же трагическое, но старшая выдернула руки и оттолкнула младшую к окну. Та заревела. Отец в массивных очках обернулся и принялся орать на всех трех. Мать тоже обернулась, но молчала. Минивэн сбросил скорость, и я потерял их из виду.