Невероятное путешествие мистера Спивета
Шрифт:
– Знаешь что? – сказал Джибсен, разглядывая мой гардероб. – Забудь про костюмы. Давай придерживаться смокинга. На все случаи. Да-да, самый подходящий для тебя имидж. Неизменно формальный стиль. Купим тебе еще две пары.
Если во всем происходящем и было что-то хорошее, так только одно: рана у меня вроде бы понемногу заживала. Приступы невыносимой боли – когда от неловкого движения мне казалось, что я сейчас вырублюсь, – становились все реже и реже. И смерть от гангрены вроде бы уже тоже не грозила. Ну, в смысле – всегда же приятно, когда тебе уже не грозит гангрена.
На пресс-конференциях я улыбался и кивал. Джибсен заставлял меня встать и поклониться, пока он меня представляет, а потом излагал все более и более извращенную версию событий: сам он родом из Монтаны, всегда
Мне уже было все равно. Я кивал. И с каждой новой вспышкой камер, с каждым новым фальшивым жестом все сильнее и сильнее хотел сбежать оттуда.
Журналисты делали снимки и задавали мне всякие вопросы, а я каждый раз перед тем, как ответить, смотрел на Джибсена – как будто он глазами говорил мне, что ответить. Я научился читать у него по глазам: почти слышал в ушах его пришепетывающий голос и повторял то, что он хотел, чтобы я сказал, и люди даже вроде бы верили, а мои родители так и оставались мертвыми. Через какое-то время я уже даже видел аварию, в которой они погибли: перевернутую вверх колесами Джорджину на обочине шоссе I-15 чуть к югу от Мелроуза, свет задних фар, освещающий стену можжевельников в предутренней мгле. {200}
200
Картография бессмысленна
Когда рисуешь карту чего-то, это «что-то» становится правдой – по крайней мере, в мире карт. Но вам не кажется, что мир карт никогда, никогда не станет таким же, как мир самого мира? Так что правда карты никогда не отображает правду мира. Моя профессия зашла в тупик. Наверное, я знал, что моя профессия зашла в тупик, – именно тупиковость и придавала ей такую притягательность. В глубине сердца я всегда знал, что заранее обречен на неудачу.
Джибсен был рад-радешенек.
– Ты настоящий гений, Т. В., – сказал он мне. – Мы пользуемся успехом, заметил? Самый настоящий успех!
Наконец настал вечер. Я все мысленно подгонял и подгонял часы, чтобы поскорее встретиться с Мегатериями. Что-то подсказывало мне – на всей земле только им до меня по-настоящему есть дело.
Но сперва пришлось еще вынести долгий ужин в каком-то навороченном ресторане с компанией взрослых, в том числе – с секретарем Смитсоновского института, таким же обрюзглым и скучным, как всегда. При встрече он шутливо ткнул меня кулаком в подбородок, а потом за остаток вечера и слова мне не сказал.
Я заказал омара. Так было здорово: я расколол все части панциря (даже те, которые и не надо было), а потом той самой двузубой штуковиной выковыривал мясо, как будто всю жизнь этим занимаюсь. Всегда очень приятно, когда у тебя есть ровно подходящий инструмент для конкретной задачи. {201}
Вернувшись в Каретный сарай, я включил телевизор – просто убить время – и посмотрел передачу, в которой разыгрывали события Гражданской войны. Эти люди и правда очень любили этот период. Носились по полям в мундирах и падали в судорогах на землю, притворяясь убитыми. Мой отец их бы возненавидел. Я тоже их почти ненавидел.
201
Злой ли я от природы или просто еще не достиг пубертата?
Когда я доел омара и уже просто сидел и слушал, как взрослые болтают, смеются и не обращают на меня внимания, на меня вдруг накатило очень странное чувство, раньше такого никогда не бывало: ужасно захотелось
Указывало ли желание на мою глобальную злобность или же то была просто шальная мимолетная мысль, порожденная ростом моего предпубертатного мозга? (Ох, но какие брыли!)
Я выключил телевизор.
10:30. 10:45. 11:00. 11:05.
11:09.
11:12.
11:13.
11:15. {202}
11:23. Пора идти.
Я понял, что костюма бродяги-ниндзя у меня больше нет: он, как и почти все из моей прошлой жизни, пропал на сортировочной станции в Чикаго. Теперь у меня были только три костюма и смокинг. Я выбрал самый темный костюм и повязал голову синей повязкой с Си-эн-эн.
В гараже рядом с Каретным сараем я нашел старый пыльный велосипед с корзинкой. Он был слишком велик для меня – даже после того, как я до предела опустил сиденье. Но тут уж ничего не поделаешь, придется обходиться тем, что есть. Я отправился на встречу с Мегатериями.
202
Ход времени. Из блокнота З101
Время идет с относительно постоянной скоростью (по крайней мере, пока не передвигаешься со скоростью, близкой к скорости света), но наше восприятие того, как оно идет, со всей очевидностью – величина не постоянная.
Катя на велосипеде по обезлюдевшим улицам Вашингтона, я вдруг понял, что забыл посмотреть на карте города, как добраться до музея. Отчего-то я думал, это будет совсем легко, поскольку улицы здесь по большей части либо пронумерованы, либо обозначены буквами – но тут вдруг мозги у меня как замерзли и я никак не мог вспомнить, обозначают ли буквы направление на север, или на юг, или на восток, или на запад. В темноте весь мир словно бы исказился. {203}
203
Вот будь ты алфавитом, ты бы в какую сторону пошел?
Я все ездил кругами, пока не вырулил на какую-то парковку. Там я слез с велосипеда и подкрался к будке дежурного. Внутри горела лампа. Дежурный спал, но, подобравшись поближе, я заметил в окошке такую же фигурку доисторического ленивца, какую видел у Бориса. Сердце у меня так и подпрыгнуло. Я постучался в окошко. Дежурный вздрогнул, проснулся и сурово уставился на меня.
Не зная, что еще сделать, я в меру способностей изобразил салют Мегатериев – скорее всего, напрочь запутавшись. Выражение лица у дежурного изменилось.
– Хау, – вымолвил он. – Жизнеспособность и воспроизводимость! Что ты тут делаешь?
– Я Т. В.
– Я знаю, кто ты. Но ты сейчас должен быть на встрече.
– Откуда вы знаете про встречу?
– Под землей вести разносятся быстро, – ответил он. – Что ты тут делаешь? Зачем тебе этот шарф?
Я поднес руку к голове и убито признался:
– Я заблудился.
– Ух ты, маленький картодел заблудился.
– Нет такого слова «картодел»!
– Теперь есть. В том-то вся и прелесть: ты произносишь – и теперь такое слово есть.
Я бы оспорил это утверждение, да только не захотел вдаваться в споры. Я и сам вечно придумывал слова – но я же ребенок, мне можно.
– Славная будка, – только и сказал я.
– Ну, это неплохой способ наблюдать, что происходит над землей. Кто приходит, кто уходит. Тут паркуется уйма больших шишек.
Он языком показал на парковку за будкой – странный жест.
Я покосился на свой велосипед: старый, здоровенный, с опущенным до предела седлом и нелепой корзинкой. Со стыда помрешь.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
