Невероятное путешествие мистера Спивета
Шрифт:
Он засмеялся. Я попытался засмеяться вместе с ним.
– Сам не знаю, – ответил я. – Я это не воспринимаю как что-то такое, что я делаю. Просто весь мир – он снаружи, а я стараюсь увидеть его. Мир уже сделал за меня всю работу. Все закономерности и узоры уже в нем, а я вижу карту в голове, а потом просто зарисовываю ее.
– Какие мудрые слова для столь юного школяра. Нам всем повезло, что будущее мира лежит именно на твоих плечах.
Меня вдруг начало клонить в сон.
– Чуть позже в нашей программе мы встретимся с доктором Ферраро и обсудим с ней ее открытия, сделанные при исследовании МРТ одаренных детей. Не сомневаюсь, ей захочется заглянуть тебе в мозг и отыскать там карту, о которой
…После интервью на Си-эн-эн я съел пончик за кулисами, пока Джибсен договаривался с доктором Ферраро об МРТ на следующий день. Потом я поговорил с каким-то симпатичным дядькой в наушниках, как управлять телесуфлером. Потом пришел мистер Эйшнер и взъерошил мне волосы на затылке – только они не ерошились, такую уйму геля для укладки на них потратили.
– Захочешь как-нибудь познакомиться с моими детьми, звони, – сказал он.
Остаток дня прошел в сплошной суматохе. Я дал еще четыре интервью на телевидении. Стимпсон возил нас по всему Вашингтону, а потом еще в студию Северной Виргинии.
На обратном пути в город мы уже все совершенно выдохлись, даже Стимпсон – он прекратил подмигивать несколько часов назад.
– Добро пожаловать в наш штат, – объявил он, когда мы переехали Потомак. – Где им тебя всегда мало, даже когда тебя более чем достаточно.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил меня Джибсен, не обращая на него внимания. – Ну все, на сегодня осталось только одно. Снимки для журнала. Ты попадешь на обложку следующего месяца. У нас уже есть кое-какие идеи для статьи, но мне бы хотелось дать тебе шанс тоже внести свой вклад. Ты бы где хотел сниматься?
Где бы я хотел сняться? В каком-то смысле это был вопрос мечты. Но очень трудный вопрос. По сути дела, Джибсен спрашивал: из всех мест мира, где именно ты хотел бы запечатлеть свой образ на фотографии, наиболее полно отражающей твои надежды, и мечты, и архитектуру твоих взглядов на жизнь? Мне даже немного захотелось полететь домой, сняться на фоне забора, или в кабинете доктора Клэр, или на лестнице, ведущей к чердачному логову Лейтона. Только ведь я не в Монтане. Я кружу в колесе самопрезентаций.
– А как насчет Зала птиц округа Колумбия? – спросил я. – На фоне домового воробья?
– Блестящая идея! – просиял Джибсен. – Понял, понял. Воробей. Тонко и гениально. Куда лучше всего, что могли бы придумать мы. Вот за что мы тебя ценим.
Я поднял голову и поймал на себе взгляд Стимпсона.
– Отличный выбор, – похвалил он. – Только пташка-то из клетки упорхнула.
Пока мы ждали фотографов в вестибюле музея естественной истории, произошла забавная штука: музей взял и закрылся. Все дружно потянулись к парадному входу. Я покосился на Джибсена, но он и внимания не обратил, так что мы остались на месте. {193}
193
ИАМБЭФСЗВМ карта № 4: Первый день Эммы и Джимми в музее. Из блокнота С45
Мечта каждого ребенка: задержаться в музее, когда отхлынет толпа, спрятаться под скамейкой, когда охранник поворачивает ключ в замке. Я прочитал «Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире» Э. Л. Конигсбург залпом – за один день, сидя под тополем. И когда перевернул последнюю страницу и пальцы мои встретили лишь жесткий, обтянутый материей картон задней обложки (это была библиотечная книжка, из Общественной библиотеки Бьютта), меня вдруг пронзило осознание, что все это лишь вымысел, что на самом деле ничего из событий, заключенных между первой и последней страницами, никогда не происходило.
Так что
Две чернокожие девочки, прижимающие к себе одинаковых плюшевых цапель, стрелой неслись прочь от женщины в красном комбинезоне. Даже когда они уже вылетели за огромные двойные двери, я еще слышал, как отражаются от высокого потолка ее вопли. Наконец все разошлись и стало тихо. В вестибюле маячил лишь охранник. Джибсен подошел поговорить с ним, а затем вернулся. Нас никто не гнал.
К сожалению, упоительный восторг от возможности остаться в музее после закрытия был слегка подмочен тем, что меня повсюду сопровождали взрослые, на чьем попечении я тут находился. Конечно, благодаря Борису я знал, что где-то близко есть тайный вход в подземелье, но, как я осознал, мои шансы обнаружить упомянутый вход были весьма и весьма невелики.
Наконец появились два фотографа со здоровенными сумками через плечо. Мы вчетвером спустились по лестнице в зал. Строго говоря, зал птиц Колумбии оказался никаким не Залом с большой буквы, а скорее коридорчиком, втиснутым за Бэйрдовской аудиторией.
– Ну где там этот воробей? Где там этот воробей? – бормотал Джибсен, просматривая застекленные витрины. – Что?! Да его тут вовсе нет!
– Но ведь домовой воробей относится к птицам Колумбии, – удивился я.
– Нет, я имею в виду, место для него тут есть, а вот его самого нету.
И в самом деле! На витрине оставался ярлычок с подписью «Домовой воробей (Passer domesticus)», но подставка была пуста.
– Нашли же, когда реставрировать! В смысле, ну надо же, как нарочно! Что ж, придется заснять тебя где-нибудь еще. Возвращаемся к плану А. Будешь потрясенно смотреть на слона у главного входа, делая наброски в блокноте.
– Но у меня нет с собой блокнота, – заметил я.
– Джордж, – окликнул Джибсен одного из фотографов. – Дай ему блокнот!
– Но он же не того цвета! Я бы в таком в жизни рисовать не стал!
– Т. В.! Кому какая разница! – обрезал Джибсен. – У нас у всех был длинный и трудный день. Давай уже сделаем наконец фотографии и поедем домой!
На обратной дороге у Джибсена снова зазвонил телефон. Джибсен ответил усталым голосом, но буквально через несколько секунд лицо у него просветлело. Я пытался понять, о чем это они там, но тоже слишком устал. Я решил, что мне тут больше не нравится. Если бы мне дали тихо-мирно устроить в Каретном сарае рабочее место и вернуться к картам – тогда бы дело другое, пока же вся эта история с премией была чем угодно, только не картами.
Джибсен рассоединился.
– Попали! – заявил он.
– Что-что? – не понял я.
– Это был мистер Суон, начальник секретариата Белого дома. Мы на шестой и семнадцатой позициях его речи, упоминаемся дважды – по поводу образования и по поводу национальной безопасности. Национальная камера покажет нас дважды! О, Т. В., как же это здорово, как здорово! Ты, может, думаешь, что в этом городе оно всегда так – но ничего подобного. От твоего появления все двери отворяются сами собой.