Невероятные приключения циников в Скайриме
Шрифт:
— Не дави сильно, — в палатку заглянул рейнджер, — кости все еще сломаны, просто не чувствуются.
— Ясно.
Осторожно одевшись и застегнув броню, прислушалась к ощущениям: Бишоп прав — боли нет, но внутри словно что-то мешается, а если резко дернуться, то можно проткнуть легкое и даже не понять этого. Надо поберечься. Я неглубоко вздохнула и вылезла из палатки.
Утро выдалось промозглым. Колючий Скайримский ветер трепал деревья и норовил забраться под броню и вгрызться до костей. Небо было затянуто плотной низкой пеленой, и солнца, судя по всему, сегодня мы точно не увидим. Я закинула в рот кусок подсохшего сыра; сходила по делам в кусты, в этот раз предусмотрительно вырвав лист бумаги из дневника, а когда вернулась, лагерь был уже убран. Кречет топтался у разбойничьей палатки и ждал, когда засуну его в мешок, а Бишоп с волком бродили неподалеку и к чему-то принюхивались. Почти одинаково. Я никак не могла разобраться: то ли волк чересчур человечный, то ли рейнджер слишком одичалый.
Взяв один ему знакомый след, Бишоп сообщил, что до Рифтена день бега, но со мной все два. Большого выбора у нас не было, поэтому мы поплелись на юг и весь день слушали ворчание рейнджера в мой адрес. «Шевели лапами… Куда пошла — там овраг… Ты топаешь как кабан… Не ной… Зачем тебе опять в кусты? Воду больше не получишь» — и все в том же духе. Вредный рейнджер даже не делал поблажек на мои сломанные ребра. Я ждала, что хотя бы Кречет вставит слово в мою защиту, но тот только молчал и злобно косился в сторону Бишопа. И так продолжалось весь день. И вечер. И следующее утро. Волк опять приходил ко мне греться на ночь, и, когда я уже привыкла к перманентному запаху псины, он поднялся с первым солнцем и исчез по своим волчьим делам. Бишоп велел не ждать его, а выдвигаться в путь, и спектакль одного рейнджера «Я — Д’Артаньян, а все — «Леголасы» начался по-новой.
К вечеру, когда бесконечная ходьба, холод и усталость окончательно меня доконали, как на грех закончилось действие обезболивающего зелья. Я не смогла больше сдерживать стоны и медленно брела в стиле «терминатора»: стараясь не шевелить корпусом и работать одними ногами. Бишоп собрался в очередной раз вставить ремарку о моей никчемности, но в этот раз я не сдержалась первая, пообещав плюнуть огнем и поджарить одну рейнджерскую задницу. Как ни странно, угроза сработала, и Бишоп заткнулся.
Когда солнце окончательно закатилось за горизонт, и даже последние отсветы уже исчезли в синеве сумерек, рейнджер вскинул по-волчьи нос и втянул воздух:
— Мы почти пришли. Чую запахи еды…
— Еда-а… — приободрилась я и даже ускорила шаг.
Кречет что-то бормотал себе под клюв, сидя в мешке на спине, рейнджер пёр в авангарде, а я не сводила глаз с темных городских стен, показавшихся вдалеке. Впереди меня ждал отдых, еда и кадушка теплой воды, и плевать сколько раз в ней мылись до меня. Куда только делась врожденная брезгливость?.. Ах, да, она исчезла от постоянного холода, грязи и той кучи металла, которую приходилось на себе постоянно таскать. Я уже несколько дней благоухала потом, псиной и железом — дайте хоть в чем-нибудь помыться…
— В Рифтене есть одно место под городом, — рейнджер сбросил скорость и пристроился сбоку, — там дешевый эль и ванна…
— Уж не про Буйную ли флягу говоришь? — хмыкнула я, — ползти по канализации до воровского притона — заманчивое предложение, но я пас. По крайней мере, пока не вылечу больные ребра.
— Насколько я помню из игры, там можно достать разные лечебные зелья у скупщика краденным, — раздалось со спины.
И Кречет туда же… Вот мужики — лишь бы до дешевой выпивки дорваться.
— Не-а, пока не отосплюсь трое суток и не сращу свои ребра, я из нормальной таверны не вылезу. Так что господа за дешевым элем можете идти без меня, а я в «Пчелу и жало».
Мужики замолчали, убежденные моей правотой, и остаток пути мы брели в тишине. Когда, наконец, дорога закончилась и уперлась в городские ворота, два стражника попытались выцыганить у нас «таможенную пошлину». Зря это. Я, измученная долгим переходом и сломанными костями, не сдержалась и случайно наорала на них. По-простому, по-человечьи, но очень эмоционально. С сексуальными эвфемизмами и указанием направлений, куда им пойти. Парни, видимо, поняли, что с усталой женщиной лучше дел не иметь, откатились в сторону, и мы благополучно добрались до таверны. Ночной Рифтен мне не удалось как следует разглядеть, но деревянный дом «Пчелы и жала» встретил нас светом в узких окнах, запахами еды и голосами людей. И нелюдей, если уж на то пошло. Хозяйкой таверны оказалась зеленая чешуйчатая аргонианка — я впервые в живую увидела ящеро-женщину и потому бесстыдно пялилась на нее всю дорогу, пока сбоку не раздалось деликатное покашливание.
— Ес-сть, пит-тсь, с-снять комнату? — еще один ящер отвлек меня от изучения нового вида гуманоидов.
— Комнату. Одна ночь, — опередил меня рейнджер.
Он по-деловому начал обсуждать вопросы нашего размещения и дату выезда из номера, а я заметила сидящего в углу знакомого мужика — нашего извозчика. Кстати, можно с ним передать лютню двум испуганным бардам, а то как они без нее будут воспевать великие деяния довакина Питикаки и ее спутника — Бишкека?
Доковыляв до возницы и справившись о его поездке сюда, вежливо отказалась от предложенной выпивки — не хочу мешать алкоголь с лечебным зельем.
— А я смотрю у вас новый приятель? — извозчик кивнул на волка, сидящего у ног Бишопа.
Я бесцеремонно устроилась на соседнем табурете:
— Ага, это Карнвир. Жрет, как мамонт, гадит столько же, зато теплый.
— И откуда он взялся? — возница плеснул себе еще медовухи.
— О, это долгая история, которая стоила мне показа голых сисек и пары сломанных ребер… — глядя на вытянувшееся лицо возницы, смилостивилась, — ну ладно, расскажу, пока Бишоп там треплется. Короче…
Я принялась в лицах рассказывать о нашем последнем приключении, и как раз изображала, как героически кричала огнем на разбойников, когда Бишоп нарисовался рядом с недовольным выражением лица. Он пригрозил отвесить мне такого поджопника, который доставит меня на второй этаж прямиком в комнату. Минуя потолок. Я извинилась перед слушателями, которых оказалось уже не один извозчик, а немного больше, и собралась уже было идти наверх пешком, но тут вспомнила, зачем, собственно, вообще подходила к мужику.
Вытащив из мешка лютню двух бардов, я передала ее вознице и слезно попросила доставить инструмент в Вайтран — ему все равно по пути, а мне лишний крюк не надо делать.
— Спятила, — зашипел на ухо рейнджер, — те певцы нам еще денег должны.
— Ой, да расслабься, — отмахнулась я, — во-первых, я знаю, где найти этих недоумков, раз они из коллегии — долги можно будет всегда вытрясти. А во-вторых, я тебе не вьючный мул и уже устала таскать разный хлам.
Возница, впечатленный моими подвигами, согласился передать посылку задарма, а я, довольная результатами своего спектакля, отправилась наверх.
Комната оказалась с двуспальной кроватью, чистая и даже без клопов. Свалив вещи в углу, я расстегнула ремни на броне, и сразу почувствовала, как бок начал наливаться пульсирующей болью. Кожаная, туго стянутая куртка служила хорошим корсетом, а теперь сломанные ребра снова напомнили о себе. Попросив Бишопа достать новый пузырек лечебного зелья у какого-нибудь торговца, я получила в ответ пожелание катиться в Обливион. Что ж… Не хотела запускать тяжелую артиллерию, но только у рейнджера из нашей компании есть две руки, две ноги и целые ребра, чтобы сходить в лавку к алхимику, так что придется поднажать. Я закатила глаза, приняла вид умирающей серны и начала ныть… Долго, нудно, бубня под нос прощальные слова и сожаления о бесцельно прожитой жизни. Бишоп сломался через семь минут. Слабак. Громко матерясь, он хлопнул дверью, и вернулся только через час с двумя пузырями. Одно было сильное лечебное зелья, второе — крепкий каджитский самогон. Вот это я понимаю — добытчик. Мы употребили каждое свое, Кречет получил очередную горбушку хлеба и воду в кружке, и все разбрелись по углам. Бишоп улегся на другой конец кровати, а я, потеряв остатки скромности, стыда, брезгливости и прочих, ненужных в боевом походе вещей разделась и забралась под одеяла из шкур.