Невероятные путешествия

Урбаньчик Анджей

Итак, впереди лежало еще 2500 миль. Бишоп терпеливо разъяснял экипажу, что «Таити-Нуи», проходивший на протяжении последних двух недель до

50 миль в сутки, будет плыть с еще большей скоростью, когда ветры по мере приближения зимы станут усиливаться. Как бы в подтверждение справедливости предвидений Бишопа, вскоре так задуло с запада, что плот, тревожно поскрипывая всеми креплениями, понесся на восток, подгоняемый завывающим в снастях ветром.

Но вскоре, как на зло, ветер исчез и наступил штиль. Поверхность океана разутюжилась, и «Таити-Нуи» остановился. Незаметно для глаза, но весьма значительно его сносило назад океанским течением, которое в этом районе направлялось на запад. Будучи опытными мореплавателями, члены экипажа отлично знали, чем закончится затишье, и потому воспользовались этим периодом, чтобы спешно укрепить расшатанные крепления, исправить, к счастью незначительные, повреждения плота и отдохнуть.

Ветра не пришлось долго ждать. Он задул со скоростью 40 миль в час, как раз с востока, поднимая высокую волну, которая внезапно атаковала плот. Бишоп, продолжая верить в возможности «Таити-Нуи», посоветовал опустить кили и попробовать закладывать галсы против ветра. Увы, из этого опять-таки ничего не вышло — плот сносило обратно на запад. Единственное, что оставалось, — сбросить паруса. Для того чтобы уменьшить снос, из нескольких брусьев и куска парусного полотна соорудили плавучий якорь Движение назад значительно уменьшилось.

8 марта ветер, который наконец сменил направление на северное, позволил плоту, после поднятия всех парусов, двинуться на юг, и через три дня «Таити-Нуи» оказался нь том же самом месте, которое пересек шестнадцать дней назад, 23 февраля, замкнув большую петлю. То была восьмая петля, сделанная плотом со времени отплытия с Таити. И опять перед мореплавателями лежали 2500 миль испытаний.

На следующий день — снова затишье. Без сомнения, готовилась новая неожиданность. С наступлением сумерек налетели первые порывы ветра, который внезапно стал крепчать. «А дует-то ведь на восток», — произнес Бишоп с торжествующей улыбкой, в которой, предназначенная экипажу, промелькнула тень иронии.

Опять настали спокойные дни — с точки зрения атмосферы на плоту. Ежедневно он проходил по меньшей мере 50 миль вперед. Хоть отклонения ветра были причиной того, что курс плоча колебался от северо-восточного к юго-восточному, тем не менее плот с каждым днем на несколько десятков миль приближался к Южной Америке. Пе путный ветер продержался целую неделю. Прекратились споры. Экипаж уверовал, что неудачи наконец-то позади.

Увы, через восемь дней, 21 марта, на этот раз без предостерегающего периода затишья, ветер, дувший с запада, перешел вдруг в южный, а затем в юго-восточный. Это был крах. Они предприняли несколько попыток идти как можно круче к ветру, но оказались не в состоянии воспрепятствовать дрейфу плота не север к лежащему в 1000 миль от них острову Пасхи. И снова люди па ли духом.

«Таити-Нуи» плыл почти прямо на север» как будто Южная Америка была тем единственным местом, к которому он не желал двигаться с самого начала путешествия.

Бишоп, терпение и спокойствие которого, казалось, превышали человеческие возможности, углубился в размышления о навигации, результатом которых было ничуть не удивительное в той ситуации заключение, что остров Пасхи открыли случайно к затем засе-лилг мореплаватели-полинезийцы, сбившиеся с курса не пути к Южной Америке.

Дрейф плота в направлении острова Пасхи подсказал мореплавателям новое решение. Поскольку состояние плота после четырех месяцев плавания в океане, в течение которых пройдена едва половина пути, все более ухудшалось, было бы разумнее плыть к этому острову, который в данный момент был ближайшей сушей, чтобы отремонтировать или даже перестроить плот, а быть может, и переждать период зимней непогоды.

Однако «Таити-Нуи» не суждено было вырваться из круговорота непредвиденных ситуаций. 3 апреля, когда до острова оставалось около 300 миль, снова задул попутный ветер и, хочешь не хочешь, пришлось плыть на восток, к Вальпараисо. После 140 дней плавания и нескольких недель блужданий в океане единственным выходом в тот момент оставалось плыть на восток. Даже те, кто до сих пор настаивал на том, чтобы, как вначале планировал Бишоп, плыть трудным, но быстрым путем «ревущих сороковых», понимали, что сейчас это было бы безумием.

Как бы в утешение с началом апреля (то же самое было в начале января) настал благоприятный период плавания. На протяжении нескольких недель, почти до середины мая, продержались ветры, дующие с запада. «Таити-Нуи» тяжело продвигался на восток.

Постепенно мореплаватели начали все глубже осознавать, что являются участниками рискованного состязания, ставка которого — жизнь. Ежедневно плот проходил от 30 до 50 миль, в то же время из его корпуса убывало несколько бесценных стволов бамбука. Таяли и запасы продовольствия. Какой процесс будет более быстрым, тот и решит судьбу экспедиции.

Во всяком случае, ситуация становилась все более серьезной…

26 апреля ознаменовано одной из тех немногих радостей, которые скрашивают серость будней, — командир флота из Папеэте присылает радиограмму: «Сердечно поздравляю с пересечением 100 меридиана. Так держать. Еще немного усилий, и вы будете на месте. Привет всем».

Воды все меньше. Последний дневной рацион составляет литр на душу; в основном он используется для приготовления на завтрак сока из концентратов и послеполуденного чая. Оставшихся 100 литров может хватить на 20 дней.

Однажды в конце апреля, когда члены экипажа с тревогой обсуждали проблему все более ощутимой нехватки воды, Бишоп проговорил с этакой типичной для него насмешливой улыбкой: «Почему вам так не хватает веры, разве вы не знаете, что она способна творить чудеса? Выставляйте на палубу все кастрюли и бутылки. Расстилайте брезент».

Можно ли не отнестись скептически к такому заявлению, если над головой — чистая лазурь небес? Но из уважения к командиру экипаж последовал его совету. В ту же ночь среди молний и грома с неба лились потоки дождя, который на долгое время обеспечил экипаж водой. Скорее всего — случайное совпадение, но Бишоп верил, что это один из целого ряда доводов в пользу его убежденности в главном: не следует бояться никакой опасности. И нет ничего удивительного в том, что он шел напролом с не всегда понятной членам его экипажа беспечностью.

С 6 мая держалась плохая погода, требовавшая от мореплавателей максимальных усилий. В первый же день, когда, оправдав все предзнаменования, налетел шторм, океан продемонстрировал, что он способен сделать с дающим все большую осадку плотом. Ночью на плот обрушилась налетевшая с кормы необычайно высокая волна. Фрэнсис, находившийся в этот момент на палубе, успел в последнюю минуту взобраться на мачту. В мгновение ока волна переломилась, накрыв плот по самую крышу каюты. Внезапно разбуженные, остальные члены экипажа увидели при свете электрического фонарика (подвесная керосиновая лампа погасла), что вода достигает уровня коек. «Похоже, тонем», — спокойно произнес Бишоп. В это трудно было сразу поверить. К счастью, через минуту они услышали радостные восклицания Фрэнсиса, который сообщил, что плот вынырнул из-под огромных масс воды, не получив серьезных повреждений.