Невероятный М
Шрифт:
День был пасмурным, но я был вынужден пойти на улицу в солнцезащитных очках – жутких зеркальных "авиаторах", неведомо как уцелевших во время моих ежеквартальных и беспощадных рейдов по очистке квартиры от хлама. Билеты, открытки, бессмысленные сувениры, записные книжки – все это находило приют в мусорной корзине. Я давно избавился от любых сантиментов по отношению к подобным вещам.
В аптеке мне настойчиво предлагали разогревающую мазь от ушибов, вынудив в конце концов снять очки.
– О! – только и ответили мне и выдали какую-то мазь.
В магазине
– Добрый день! Я могу Вам помочь? – широко заулыбалась она.
Выбора не было. Я немного приподнял очки.
– Можно это чем-нибудь замаскировать?
Девушку мои синяки очень развеселили. Она повела меня к нужной полке, непрестанно оглядываясь и хихикая. Она подобрала кое-какие средства, но не обещала особенных улучшений.
– Если что-то здесь и поможет, то только театральный грим, – сочувственно пояснила она.
На поиски театрального грима я не пошел, посчитав, что лучше остаться с синяками, чем выглядеть, как восковая фигура.
Дома я толстым слоем нанес пахучую желтоватую мазь. Глаза мгновенно заслезились от едкого запаха, вынудив позабыть обо всем на свете. Придя в себя и немного привыкнув к ощущениям, я набрал номер Майка. Я набирал его раз за разом в течение, пожалуй, целого часа, но ответа так и не последовало. Так прошел остаток дня – в попытках дозвониться до Майка и в мучительных размышлениях. И в слезах из-за раздражающего запаха, отчего я не мог ни читать, ни писать, ни даже смотреть телевизор. Так и мотался по квартире из угла в угол, растерянный и одинокий. А я не хотел таким быть, что отчетливо понимал только сейчас, после всего, что натворил или не натворил вчера.
Я так и заснул – с телефоном в руке, с наушниками, в которых кто-то отчаянно рвал гитарные струны. В моем сне была музыка – та же, что в плеере. Был подоконник, и я, и зеркальный шар, и ко мне подошла Робин, очень грустная, бледная, в сырой одежде. Здесь должна была быть вечеринка, но никого кроме нас не было. Везде были разбросаны пластиковые стаканы, так, словно те, кто держали их в руках, внезапно испарились. Робин смотрела на меня каким-то невидящим взглядом.
– Не получается? – спросила она, даже не поздоровавшись.
– Что не получается? – не понял я. Робин не ответила, только пожала плечами.
Я посмотрел на улицу сквозь пыльное окно и дернулся от испуга – за окном маячил Майк, бледный, как облачко дыма. От пожал плечами в точности также, как Робин мгновением раньше, развернулся и пошел прочь. Я обернулся к Робин, но она успела бесшумно соскользнуть с подоконника и теперь стояла спиной ко мне, остановившись на полпути к выходу. Я рванул за ней.
– Постой! Я хочу поговорить!
Но Робин не реагировала. Она выглядела, как голограмма, и по ее телу пробегали помехи, от вида которых меня охватил ужас. Я хотел тронуть ее за плечо, чтобы привлечь внимание, но мою руку ничто не задержало. Я обежал вокруг нее, но, с какой бы стороны ни подходил, передо мной была только ее спина, опущенная голова и безвольно повисшие руки.
Я выбежал на улицу в надежде догнать Майка, но улицы не было. Были лишь темнота и светящийся дверной проем за моей спиной. Я позвал Майка, но звук потонул в густой тьме, не успев вылететь из горла. Я, пятясь, вернулся в дом. Робин стояла на том же самом месте, спиной ко мне, и… таяла? Стекала каплями на ковер. Рыжая капля волос, серая капля свитера, и снова рыжая…
– Робин! – заорал я, что есть сил, и проснулся. 4:30 утра. Плеер давно затих, в ушах раздавалось лишь быстрое, тяжелое биение сердца. Было темно, примерно также, как на улице в моем сне, и я подумал на секунду, не сплю ли до сих пор.
– Бу! – произнес я.
Звук лениво разлетелся по комнате, и никакая тьма его не поглотила. Некоторое время я сидел, вспоминая свой сон в деталях, потом подскочил к письменному столу, включил лампу и начала спешно, опасаясь, что память вот-вот мне откажет, записывать его. Получилось весьма многословно.
Наутро я перечитал написанное и сверился с ощущениями. Голову посетила удивительная ясность.
В обеденный перерыв я выскользнул из офиса и укрылся в более или менее безлюдном переулке, набрал номер и, чуть помедлив, нажал "вызов". Мне ответил тонкий, вежливый голос:
– Приемная доктора Стоун, здравствуйте, чем могу помочь?
– Здравствуйте, я хотел бы записаться на прием.
– Вы ранее уже обращались к доктору Стоун?
– Нет, еще нет…
– Хорошо. Какое время вас утроит? Будний или выходной день, первая или вторая половина дня? По вторникам и…
– Как можно скорее, на выходной день, время не имеет значения.
– Могу предложить только конец месяца, у доктора Стоун очень насыщенный график. В субботу, двадцать седьмого сентября, в четыре, Вам подходит?
– Да, замечательно, спасибо!
– Как Вас записать?
– Роберт МакГэри.
– Вы записаны на субботу, двадцать седьмое сентября, четыре часа по полудни. Оставьте мне адрес Вашей электронной почты, на нее я отправлю анкету, которую необходимо будет заполнить и отправить нам как минимум за день до назначенного приема.
Я продиктовал свой адрес.
– Спасибо, что обратились к нам, всего доброго, мистер МакГэри.
– Всего доброго.
У меня тряслись коленки от ужаса, но в то же время я испытывал невероятное облегчение. Итог последних дней был однозначен: мне нужна помощь специалиста. В назначенное время я, даже если меня переедет грузовик или чайки унесут в открытое море, отправлюсь к психотерапевту.
***
Новая квартира – новая жизнь. Как бы ни были подобные рассуждения далеки от действительности, смена обстановки нисколько не повредит. Итак, старая мебель распродана, старый муж отдан на попечение какой-то девице с нечесаными патлами. Если быть точной – распродана вся старая мебель, вплоть до последнего стула. Я не пощадила даже скамейку для обуви. Вероятно, это выглядело по-детски, особенно для женщины сорока восьми лет, но меня это не волновало. Я сделала первое, что пришло в голову. Я была отомщена.